— Прежде чем вы улетите на закате подобно мрачному мстителю, — высокопарно произнесла она, — хочу, чтобы вы помогли мне разобраться в создавшейся ситуации.
— Что вы имеете в виду? В какой еще ситуации?
— Пройдемте со мной, и все поймете, — сказала Сол. Затем, мельком взглянув на Юэя, добавила:
— Даю вам слово, что вашего приятеля здесь никто не тронет.
— Не надо мне никаких обещаний, — возразил Эландер. — У него имеется объединенное управление «Тихой Заводью». Юл может улететь в любое время по собственному желанию.
Хацис оценивающе посмотрела на Юэя сверху вниз. Его крылья-перепонки открылись и захлопнулись. Питер узнал этот жест — удовлетворение сказанным; чужак полностью согласен со словами Эландера.
— Как вам будет угодно, — сказала Сол.
Она бросила на Питера прощальный взгляд, затем повернулась и направилась к выходу из кокпита.
— Пойдемте. И давайте на этом закончим.
«Вот же сука!»
Эландер нервно вышагивал взад-вперед по каюте, в которую его поместила копия Хацис по имени Гу Мань. Его гнев был искренним и сильным; он даже заслонил все остальное.
Питер цепко ухватился за эту праведную злость, а все остальные эмоции куда-то подевались. Непрерывность и последовательность — вот что ему нужно, чтобы восстановиться, собраться и успокоиться. Ужасные в своей несуразности мгновения, когда его мысли мчались и спотыкались подобно атлету в связанных друг с другом шнурками кроссовках, повторялись все чаще и чаще — и все ближе он скатывался к безумию. У Эландера начало появляться ощущение, что земля выскальзывает у него из-под ног — или он ускользает даже сам от себя. Он просто потерял уверенность во всем. Ничего вокруг больше не было определенным, верным и надежным.
Но Питер не мог постоянно гневаться. Злоба находила выход приступообразно, и в такие моменты его охватывало жуткое отчаяние. Единственно, что Эландер знал определенно: он не хотел сойти с ума. Питер скорее согласился бы потерять самосознание, чем все свои способности — во всяком случае, так он думал.
На Земле Эландеру внушили, что его энграммы будут способны думать точно так же, как и подлинник, поскольку лишь правильные мыслительные процессы можно скопировать с абсолютной точностью. Зафиксировать воспоминания и эмоции — эти призрачные, беспорядочные мгновения, которые помогали лишь отличить одного субъекта с индивидуальными функциональными расстройствами от другого, — было очень трудно. Иногда Эландера удивляло, зачем вообще стоило затевать бесполезное копирование. Пустая трата сил и средств: его теперешнее состояние лишний раз доказывает это.
«Лючия, они не похожи на нас, настоящих людей».
Эландер сказал эти слова Бенк ночью, накануне активации своих копий. Или, что вернее, их произнес его подлинник — и завещал свою память всем энграммам.
«Лючия, они не похожи на нас, настоящих людей, — так сказал Питер. — Они — всего лишь копии».
В этот момент его больше всего беспокоила сильная головная боль. Она была очень естественной и переносилась намного тяжелее, чем боли во всем андроидном теле, в которое поместили мысли подлинного Питера Эландера.
Посмотревшись в зеркало, он не узнал самого себя. На Питера таращилось какое-то отвратительное существо с пустыми, невыразительными глазами, полными слез.
— Лючия, где же ты? Почему тебя нет рядом? Куда вы ее подевали?..
Вполне возможно, что Хацис забрала Лючию. Ведь они отобрали у него прорезатель «Бетти». Лишили свободы. Но зачем? Лишь потому, что он выражал свои мысли? Неужели в этом новом ужасном веке простое облачение мыслей в слова уже является тяжким преступлением? Очевидно, так оно и было, а он… он…
Питер на какое-то мгновение задумался. Затем им завладела прежняя злоба.
— Черт вас побери, Кэрил! Выпустите меня отсюда!..
На его стук никто не отозвался, лишь засовы загрохотали в ответ.
Эландер снова побродил по комнате, пиная и разбрасывая по углам осколки ранее разломанного им стула. До него дошло, что именно он делает, но зачем — Питер так и не понял.
Он нагнулся, подобрал обломки и изо всей силы запустил ими в стену. На ровной поверхности осталась небольшая серебристая царапина. Однако этот выброс энергии ненадолго оживил Эландера, наполнив его тело эндорфинами.
[11]
Удовлетворение оказалось очень коротким — продолжалось оно ровно столько, сколько гнев переполнял Эландера. Его охватила выраженная слабость, навязанная центральными мозговыми процессорами. Питер почувствовал себя так, будто его придавил огромный грузовик.
Он опустился на корточки и прислонился спиной к двери, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Что с ним произошло? Что сломалось внутри? Почему он не мог. мыслить непосредственно, легко и свободно? За что такие страдания?! Ведь Питер был таким сильным, крепким парнем, а теперь превратился в вялую развалину. Почему это не случилось с кем-нибудь еще, а не с ним?
«Кэрил, почему это не случилось с тобой? Какая же ты сволочь!»
В мозгу Эландера промелькнула какая-то мысль — и тут же исчезла. Что-то касающееся Лючии. Но что именно?..
Вот дерьмо! Он не помнил, а ведь только что вертелось в голове. А, вот оно: «Этот разговор записан в памяти твоих копий, и теперь они подумают, что стали настоящими людьми».
Нуда. Питер думал, что он подлинный человек, все правильно. Это не нужно доказывать лишний раз. Ведь его именно так запрограммировали, вложили конкретную мысль.
— Лючия здесь? — громко произнес Эландер. — Разрешите мне просто поговорить с ней, а? Она все поймет. Кэрил? Вы слышите?..
Никакого ответа не последовало.
Питер тряхнул головой. Нет. Хацис не так глупа. Его воспоминания — мысли его подлинника — о ней в тренировочном лагере были вполне точными. Кэрил — очень сильный, выносливый и чрезвычайно способный человек. Но она совершенно не права, вот в чем дело, и кто-то должен ее остановить, иначе эта дама потянет всех оставшихся людей за собой. Или так оно и случится на самом деле, или… или… или — Питер потерял мысль.
Приступ ярости и гнева выхолостил всю память.
— Откройте же, наконец, проклятую дверь, пока я совсем тут не свихнулся!..
Он продолжал метаться по своей импровизированной камере злобно стуча в стены, в дверь, круша на ходу мебель — по крайней мере, те предметы, которые мог разломать. Но это не приносило никакого облегчения. Никто даже не подошел к двери и не вызвался помочь.
Эта Хацис, эта мразь… знает ведь, как ему сейчас трудно!..
