Хотя Вориан уволился из Армии Человечества и более двух месяцев назад отбыл в неизвестном направлении, покинув Лигу, он по возвращении легко договорился о встрече с вице-королем. Никто на Салусе, за исключением Абульурда, не ведал истинных причин ухода Вориана в отставку, но теперь все узнают, что он отправился на охоту за кимеками. И одержал победу…
Проходя по улицам Зимии, Вориан видел свежие следы недавних беспорядков — окна заколочены досками, деревья на бульварах обуглены и изуродованы огнем, белый камень правительственных зданий покрыт пятнами сажи и копоти. Пожары были потушены, толпы культистов рассеяны, но следы повреждений остались. Приближаясь к зданию Парламента, Вориан испытывал неприятное изумление.
Мне осталось дать последнее сражение.
Занятый ликвидацией последствий беспорядков, успокоением потрясенного населения и выработкой уступок Райне и ее набравшему силу движению, чтобы поставить его хоть под какой-то контроль, вице-король Фейкан Батлер выкроил время для встречи с верховным башаром Ворианом Атрейдесом.
— Мне надо рассказать вам о вашем отце, — сказал Вориан. Фейкан был удивлен и обрадован, узнав об уничтожении титанов, но его глубоко тронула и опечалила весть о трагической, но геройской гибели отца.
— Мы с ним были очень близки все эти годы, — сказал он, неестественно прямо сидя за столом. Как политик, он давно научился скрывать свои чувства. — Признаюсь, что когда я узнал, что он жив и превращен в кимека, я хотел, чтобы он умер. Видимо, и он желал того же.
Он поправил лежавшую на столе стопку документов, ожидавших его подписи.
— Теперь, выслушав вас… я думаю, что это самое лучшее, на что мы могли надеяться в такой ситуации. Он жил и умер, не изменив своему кредо: Батлеры никому не слуги. — Он тяжело вздохнул, голос его дрогнул, и чтобы скрыть волнение, он заговорил громче: — Мой отец никогда не стал бы рабом кимеков.
Вице-король откашлялся и снова надел на лицо непроницаемую маску.
— Благодарю вас за службу, верховный башар Атрейдес. Мы сделаем официальное заявление по поводу вашей победы и уничтожения титанов. Я буду очень рад снова принять вас в ряды Армии Человечества в прежнем звании.
Хотя Абульурд не мог похвастать такой же близостью с отцом, как Фейкан, он был больше потрясен известием о смерти Квентина. Он был весьма чувствительным человеком и всем сердцем ощутил боль и трагичность потери в отличие от Фейкана, который научился отгораживать себя от всех ужасов войны и неприятностей жизни, не давая эмоциям вырываться за этот защитный вал.
Абульурд улыбнулся, и на мгновение эта улыбка смыла с его лица печальное выражение.
— Я скорблю о своем отце, сэр… но, честно говоря, меня намного больше удручал риск, которому вы подвергались, и те испытания, которые выпали на вашу долю.
Вориан ощутил ком в горле и судорожно сглотнул. Этот талантливый офицер был сыном Квентина, который обращал на него мало внимания… а у самого Вориана было два сына, которым не было никакого дела до него. Глядя на Абульурда, Вориан вдруг понял, что именно до сих пор крепко привязывает его к Лиге.
— Твой отец всегда был героем. История сохранит его имя. Я позабочусь об этом.
Абульурд склонил голову и грустно сказал:
— Если бы и у Ксавьера Харконнена появилась такая возможность. Боюсь, что комиссия по расследованию мало продвинулась в своем деле по восстановлению доброго имени деда. Многие исторические документы уничтожены — как мы вообще сможем доказать свою правоту? Или, наоборот, это облегчит задачу?
Вориан выпрямился и расправил плечи.
— Давно уже настало время восстановить его доброе и честное имя. Теперь, как мне кажется, наступил самый подходящий момент. Победив титанов, я могу нажать на комиссию более решительно.
Обнадеженный его словами, Абульурд слабо улыбнулся.
— Но сначала, — стальным голосом произнес Вориан, — мы должны выполнить еще одну задачу, на этот раз последнюю. Остается еще одна стратегическая головоломка, которую надо решить. Если мы проявим твердость и мужество, то, думаю, Армии Человечества это будет по силам. Она одержит победу там, где до сих пор ей не удавалось этого сделать. Если я сейчас не воспользуюсь данной мне возможностью, то, боюсь, Лига никогда не решится на такой шаг.
Абульурд недоуменно моргнул.
— Что вы намерены делать, верховный башар?
— Я намерен вернуться на Коррин и уничтожить последнее гнездо мыслящих машин.
Абульурд недоверчиво поднял голову.
— Но вы же знаете, сколько боевых кораблей роботов держат оборону на орбите. Мы никогда ее не прорвем.
— Мы сможем ее прорвать, если молот будет достаточно тяжел и если мы как следует им размахнемся. Потери могут быть очень большими — как в людях, так и в технике. Но пока Омниус заперт на Коррине, это наш последний шанс. Если мыслящим машинам удастся ускользнуть с Коррина и размножиться, то мы окажемся там, где были сто лет назад. Мы не можем этого допустить.
Абульурд недоверчиво поморщился.
— Как вы сможете убедить в этом Парламент? Захотят ли солдаты сражаться и погибать ради ликвидации такой призрачной угрозы? Никто не видит реальной опасности даже после того, как мы познакомились с жучками-пираньями. Я думаю, что мы начисто утратили всякую решимость и боевой дух.
— Я слышу эти отговорки уже много лет, но теперь я заставлю их посмотреть на дело пристальнее, — ответил Вориан. — Я поразил титанов и кимеков и лучше, чем кто-либо другой на всем белом свете, понимаю, сколь велика исходящая от мыслящих машин угроза. Я не успокоюсь до тех пор, пока человечество не освободится от них окончательно. Беспощадная атака по всему фронту будет наилучшим решением. Я должен закончить свое дело, дело всей моей жизни. Не надо недооценивать мою способность к убеждению в таком деле, которое задевает меня за живое и так много для меня значит.
Они долго шли рядом в задумчивом молчании. Потом Абульурд сказал:
— Когда вы успели стать таким ястребом, верховный башар? Обычно вы охотнее прибегали к военным хитростям и обманным действиям, нежели к фронтальным атакам. Но теперь вы решили провести широкомасштабное наступление? Это напоминает мне…
— Напоминает тебе Ксавьера? — Вориан улыбнулся. — Хотя мы часто расходились с ним во мнениях, пока он был жив, теперь я признаю, что мой старый друг оказался во всем прав. Да, я стал ястребом. — Он дружески хлопнул Абульурда по плечу. — Отныне ястреб будет моей эмблемой, моим символом. Он будет постоянно напоминать мне о моем долге.
На совести каждого общества есть его собственный список грехов. Иногда эти грехи определяются осуждающими актами, призванными уничтожить саму ткань общественной организации; иногда же грехи совершаются лидерами, желающими во что бы то ни стало увековечить свое положение.
Наам Старший, первый официальный историк Джихада
