Не скрывая гнева и ненависти, Моулай продолжал нажимать на спуск до тех пор, пока не выпустил в саванта всю обойму. Град кристаллических игл обрушился на защитное поле.
Два обеспокоенных драгуна появились в дверном проеме с поднятыми стволами, готовые при необходимости прошить пулями чернобородого раба. Но, видя смеющегося и невредимого Хольцмана, Моулай помрачнел и опустил пистолет. Гвардейцы с трудом вырвали оружие из его сильной руки.
Все вокруг было усеяно мелкими зеркальными осколками. Савант рассчитывал за это испытание получить поритринскую медаль за доблесть.
Бесшабашно, не задумываясь больше о возможных последствиях, савант обернулся к драгунскому сержанту.
– А теперь, сержант, дайте ему гранату, которая висит у вас на поясе.
Драгун застыл на месте.
– При всем моем уважении к вам, савант, я не могу этого сделать.
– Ваш чендлеровский пистолет оказался неэффективным, то же самое будет и с гранатой. Вообразите, насколько полезным окажется такое защитное поле для вас и ваших людей, когда будет доказана его эффективность.
В спор вмешалась Норма. Она обратилась к сержанту тихим, спокойным голосом:
– Все в порядке. Савант знает, что делает.
Моулай с собачьей стремительностью повернулся к сержанту и ладонью вверх протянул руку за гранатой.
– Сначала я должен удалить всех в безопасное место, – объявил сержант. Он вывел Норму на противоположную сторону моста, за ними последовали два гвардейца, которые тоже перешли на скалу.
Потом сержант вернулся, вручил гранату Моулаю и спешно покинул помещение. Раб-дзеншиит не стал медлить ни секунды. Нажав кнопку запала, он аккуратно бросил гранату в Хольцмана, стараясь не промахнуться. Норма застыла в тревожном ожидании. Граната могла оказаться слишком медленным снарядом, проникнуть под оболочку поля и только после этого взорваться.
Понимая, что находится в зоне разлета осколков и поражения ударной волной, Моулай, бросив гранату, тоже бросился на мост. С противоположной стороны моста Норма видела, как граната отскочила от защитного поля, как гнилое яблоко.
Раздался оглушительный взрыв, вспыхнуло ярко-рыжее пламя. Все здание лаборатории содрогнулось от сильной ударной волны. Волна была так сильна, что сбила Норму с ног. Она упала на колени на краю моста и подумала, что ей надо было взять с собой полевые подвески, чтобы не упасть в реку, как это случилось с рабами во время предыдущих испытаний.
Два недавно вставленных окна вылетели из оконных проемов вместе с переплетами. Армированные стекла разлетелись в мелкий порошок. Облако разбитого в пыль стекла осветилось лучами солнца и вспыхнуло всеми цветами радуги. Из-под купола повалили клубы черного дыма. Норма с трудом встала на ноги.
Сжав кулаки, невредимый Бел Моулай стоял на краю моста. Гвардейцы напряглись, готовые скрутить непокорного раба, если он проявит хотя бы малейшие признаки агрессивности.
Норма заковыляла к демонстрационному залу. Умом она понимала, что поле должно было выдержать, но в душе опасалась, что могла пропустить какую-нибудь ошибку в расчетах саванта.
Из зала походкой воина-победителя вышел Тио Хольцман, жмурясь и отгоняя рукой дым, окутавший его лицо. Он выключил генератор и оставил аппарат в середине зала. Пробиравшийся сквозь обломки Хольцман выглядел несколько потрепанным, но остался совершенно невредимым.
– Поле работает! Полная защита. На мне ни одной царапины.
Он оглянулся и посмотрел на вторично разрушенный купол демонстрационного зала лаборатории.
– Боюсь, однако, что мы снова повредили очень дорогое оборудование.
Он озабоченно нахмурился, но потом опомнился и разразился громким смехом.
* * *
Все, что имеет определенную форму – будь то человек или машина, – смертно. Когда наступит конец, всего лишь вопрос времени.
Земной когитор Экло
Несмотря на то что роботы обладают безупречной памятью, основанной на надежных компьютерных принципах, даже мыслящие машины имеют свои ограничения. Точность зависит от методов сбора информации, а также от устройства гелевых контуров, нейроэлектронных схем и волоконных соединений общей конструкции.
Исходя из этого, Эразм предпочитал сам проводить наблюдения, а не полагаться на механических наблюдателей или на записи событий, которые можно было получить в банке данных всемирного разума. Робот хотел присутствовать везде сам. Он желал испытать и прочувствовать.
Особенно сильным это желание было теперь, когда дело коснулось очень важного момента – родов Серены.
Эразм усилил свои наблюдательные возможности сетью оптических сенсоров так, чтобы можно было зарегистрировать каждый миг предстоящего события, видеть его со всех возможных точек и наблюдать со всех сторон. Клинику родов он знал неплохо, так как ему приходилось наблюдать роды у рабынь, предназначенных для деторождения, но до сих пор Эразм рассматривал этот процесс как обычную биологическую функцию. Но Серена заставила его задуматься над тем, что он, возможно, пропустил или не уловил. Предвкушая радость от открытия нового, Эразм приготовился очень внимательно следить за этими необычными родами.
Плохо, что Серена не родит близнецов…
Женщина лежала на стерильном столе, извиваясь в родовых схватках, временами не забывая отпускать проклятия в адрес Эразма, но в основном она была сосредоточена на своем биологическом состоянии и иногда звала Ксавьера. Вся медицинская информация поступала с имплантированных в разные участки тела датчиков. Эти датчики регистрировали изменения химического состава пота, частоту и регулярность пульса, особенности дыхания и другие важные параметры телесных функций.
Когда робот подходил к Серене и вводил ей под кожу очередной датчик, очарованный ее болью и непредсказуемо-меняющимися реакциями, она начинала сердито на него кричать. Он не обижался на эти оскорбительные выпады. Было интересно и даже забавно, что она тратит силы на столь изобретательный гнев, когда ей следовало бы сосредоточиться на процессе самих родов.
Чтобы роженице было комфортно и чтобы минимизировать вариабельность переменных, подлежащих наблюдению, Эразм поддерживал в родовом зале оптимальную температуру. Домашние рабыни сняли с Серены всю одежду, оставив ее на столе совершенно обнаженной.
С помощью своих камер наблюдения и настенных экранов Эразм и раньше много раз видел Серену голой. У робота не было никакого скабрезного интереса к ее неприкрытым формам. Он просто хотел, чтобы от его внимания не укрылись никакие мелкие, но могущие быть важными клинические особенности, на основании которых он надеялся вывести какие-то общие заключения.
Он провел по ее телу своим зондом, уловив мускусный запах, который исходил от роженицы, и отметив интересные биохимические изменения, непрерывно происходившие в ее организме. Все это робот находил весьма стимулирующим.
