— С чего ты взял, что есть больше?
Джебрасси встал.
Самма качнулась еще раз:
— Я не занимаюсь утешениями. Мое ремесло — это укусы буквожуков… ноги, отдавленные грузопедами… порой я излечиваю плохие сны — но здесь я помочь не в состоянии.
— Мне не нужны утешения. Мне нужны ответы.
— Известны ли тебе правильные вопросы?
Джебрасси выкрикнул — слишком, пожалуй, громко:
— Никто не учил меня, что именно спрашивать!
Рыночный шум за одеялами потихоньку стихал. Юноша различил жалобное хныканье — изголодавшийся луговой грузопед, привязанный к прилавку, просил вечернего ужина из джулевых побегов с сиропом.
Самма выпятила трубочкой толстые губы и, отвалившись, плюхнулась на седалище. Покряхтывая, она расправила ноги и руки, затем глубоко и облегченно вздохнула. Джебрасси решил, что визит окончен, однако старуха почему-то не сдернула одеяла, которыми был занавешен прилавок.
— Я пойду, — сказал он.
— Тихо, — распорядилась она. — У меня ноги болят. Сдаю потихоньку. Вот так-то, юноша. Скоро Бледный Попечитель пожалует… Посиди подольше — ради меня. — Она похлопала по земле. — Я еще не закончила тебя мучить. Например: зачем нужно было идти к несчастной старой самме?
Джебрасси уселся и смущенно поднял глаза на крытый соломой навес.
— Это сияние… не знаю… если я увлекусь ею, а она мной… неправильно будет. У нее есть опекуны. А у меня…
— Ты к ней подошел первый?
— Нет.
Откуда-то из складок платья самма извлекла мешочек с красным джулем, сыпанула щепотку в тряпицу и перевязала бечевкой из чафовых волокон. Получился узелок для настаивания в горячей воде.
— Попьешь вот это. Успокаивает… Заведи себе дневник после блужданий. Трясоткань есть?
— Найду.
— Ага. «Сворую», хотел ты сказать… Попроси у товарища, а если у него нет, тогда у сияния. Все запиши, как можно подробней, и опять приходи сюда.
— Зачем?
— Да потому что нам обоим надо знать, какие задавать вопросы. — Самма поднялась и, сдернув одеяла, впустила тускнеющий серый свет от неботолка. Рынок закрыли, он почти полностью обезлюдел. — Пожалуй, сны в какой-то мере напоминают трясоткань — стираешь все те слова, которые решил не выбирать… Что ж, юный воитель, на сегодня мы закончили.
И старуха вытолкала его прочь.
Возле прилавка очень молоденькое сияние — едва-едва из креши: красная шишечка еще видна на лбу, обута в пеленчатые сапожки — горстями скармливало джулевую сечку голодному грузопеду. Тот глянцевыми черными сегментами терся об ее колени, урча и подрагивая от наслаждения.
Маленькое сияние хихикнуло и вскинуло на Джебрасси взгляд, полный счастья.
Он щелкнул себя по носу, разделяя радость девочки.
Найти партнершу? Унаследовать или получить по разнарядке нишу, жить на Ярусах в свое тихое удовольствие, закрывая глаза на вещи, которые не в состоянии понять?.. Взять малютку на воспитание?..
Что еще надо человеку?
А с другой стороны… Он видел, как последнее вторжение обеспокоило смотрителей. Ничто из текущей реальности не продлится долго, это он ощущал чуть ли не костным мозгом.
По пути к Диурнам он остановился, пригляделся к земле и даже встал на колени, внимательно рассматривая гравий дорожки. Вплоть до сегодняшнего дня он не задумывался над веществами, из которых был сделан его мир. Джебрасси мысленно сравнил щебень с материалом, из которого построены мосты, спрашивая себя, чем эти камушки отличаются от его собственной плоти, от злаков на полях — и от гибкого вещества смотрителей, которых ему довелось касаться, когда те вытаскивали его с полей сражений.
Острова, подпирающие Ярусы, ничуть не напоминают ни щебенку, ни зерно, ни человеческую кожу — серебристо-серые, не теплые и не холодные, какие-то странно нейтральные на ощупь. И все же именно серебристо-серое вещество образовывало фундамент, стены и — вполне вероятно — неботолок. Границы его мира.
Джебрасси охватило жгучее желание узнать больше — узнать и понять. В этом смысле он отличался практически ото всех, кого знал, причем столь разительно, что порой задавался вопросом: не допустил ли кто ошибку при его создании — скажем, какая-нибудь умбра могла невзначай уронить его на голову, вытаскивая из креши…
(Аист.)
Он досадливо тряхнул головой, отгоняя незнакомое слово, — трудное воспоминание о непривычном звуке.
(Ты родился благодаря умбрам — они как бы аисты, так? Оставили тебя под капустным листом.)
— Заткнись.
(Ни дать ни взять — зверинец. Но ты даже не знаешь, что такое зверинец. Слушай, а почему вас тут держат?)
Нельзя сказать, чтобы юноша питал неприязнь к своему визитеру, и уж конечно, о страхе не могло быть и речи, однако все эти последыши не давали никакого ответа. Когда Джебрасси блуждал — то есть когда его телом завладевал визитер, — ничего особенного не происходило, как и говорил Кхрен.
— Понятия не имею, что ты такое, — прорычал он себе под нос, — но я бы многое отдал, чтобы ты убрался.
У моста он оглядел панораму притихших, зашторенных базарных рядов, от которых начинались дороги, веером уходившие к дальним пределам полей, к стенам, окружавшим жилые кварталы Ярусов — полдня быстрым шагом на все про все. Стена Влаги и Навесная Стена: арочные своды неботолка стянуты в апекс по одну руку, а ровно напротив — длинная, полукруглая плоскость, самая сложная и недостижимая из всех. Под нее-то и уходили сливные каналы.
Порой наставники именовали эту дальнюю стену внешней, а две остальные — внутренними.
И любая из них — граница. Предел.
Барьер на пути любопытства.
ГЛАВА 17
Смотрители подняли туман и развесили шторы мрака вокруг участка последнего вторжения, по периметру поля чафовых побегов в тени Стены Влаги. Сейчас они просто висели в воздухе, поджидая момента, когда Гентун закончит инспекцию.
Там, за шторами, неправильный многоугольник поля размером с треть акра был превращен в мелкие кристаллические снежинки — обычная материя Вселенной переродилась в нечто иное, смертельно опасное или просто бесполезное: пробирное клеймо Тифона, извращенная — если не сказать, злорадная — метка. В толще кристаллических сугробов виднелись останки мужчины — местного фермера, если судить по заскорузлым обрывкам бывшей одежды. Внутренности словно взболтала чья-то легкомысленно-небрежная рука.
Фермер был еще жив, когда его нашли дежурные машины.
— Вы его убили? — спросил Гентун у старшей.
— Он мучился, Хранитель. Мы вызвали Бледного Попечителя, чтобы прекратить его страдания. С тех пор к нему не прикасались.
