— Это попросту невозможно.
— Точнее, невероятно, — поправил ее Бидвелл, нацепил крохотные очки и приподнял корешок очередной книги поближе к выцветшим голубым глазам. — Многие вещи мыслимы и при этом невозможны. Куда больше доступных воображению вещей, которые невероятны. Очень немногие немыслимы — с нашей точки зрения — и все же возможны.
Он задумчиво похмыкал.
— Разбор книжных завалов творит чудеса. Вы только взгляните, милая Джинни, что мы с вами нашли: двенадцатый том из полного собрания сочинений Дэвида Копперфилда. Диккенсовский персонаж, так — и при этом настоящий писатель. Нет, не тот, который фокусник — вот, кстати, с ним было бы любопытно побеседовать… может, со временем… Хотел бы я знать, что ему снится? Парочка-другая умело поставленных вопросов и… Кстати, моя дорогая, если у вас есть свободная минутка, не могли бы вы найти небольшую ошибку на странице 432? Уж очень печать мелкая, а глаза у меня уже не те, что раньше.
Он протянул книгу.
Джинни встала и молча взяла ее из худой, подагрической руки. Она начинала уставать от всего этого мутационного вздора — да и как, скажите на милость, придуманные персонажи могут что-то писать, не говоря уже про полные собрания сочинений в двенадцать, а то и больше томов? С другой стороны, здесь она чувствовала себя в безопасности. Горькое противоречие.
Ей вспомнилось, как при первом же прикосновении к легкой ладони Бидвелла, который приветливо встретил ее на пороге, она сразу — как по щелчку — испытала странное чувство комфорта и покоя — до дрожи облегчения в плечах.
— Какого рода ошибка?
— А любая. Опечатка, что-нибудь с орфографией, пропуски, наплывы… Мы должны отметить эту ошибку — но ни в коем случае не корректировать ее, не прятать очевидные дефекты. Для Города они могут означать куда больше, чем вам представляется, юная барышня. А что это за Город и где он — другой вопрос. Все в свое время.
Миновала еще неделя, и беспокойство Джинни только возросло. Теперь она и сама ощущала грязные струи, о которых упоминал Бидвелл — и кое-что еще, гораздо тревожнее. Похоже, что лежащий впереди фарватер реки — ее реки — подошел к внезапному концу. Джинни не могла сказать, насколько далеко впереди — несколько недель, месяцев, год… Главное, что за этой гранью не было ничего — пустота. Бидвелл отказывался открывать больше, так что их разговоры в основном заканчивались его сакраментальным смешком: «Знать не дано, знать не дано…»
На складе Бидвелла хранились только книги — тысяч триста с лишним. Джинни прикинула количество на полках путем простого умножения, а вместимость ящиков — еще быстрее. Помимо их двоих дом-склад населяло семь кошек, все из них гипердактили, то есть многопалые, причем у двух имелось что-то вроде противостоящих больших пальцев.
Эта парочка, кстати, была черно-белой масти. Тот, что поменьше, юный кот, чуть ли не котенок, однажды тихонько подошел к Джинни, когда та занималась сортировкой и чтением, и стал тереться об ее щиколотки, требуя, чтобы его взяли на руки, посадили на колени и принялись гладить. Теплый и как бы резиново-мягкий под своей шкуркой, с яркой звездочкой на груди и одной белоснежной лапой, он одобрительно урчал, и, едва Джинни остановилась, встал на задние лапы, уперся передними ей в грудь и коснулся щеки девушки широкой многопалой подушечкой. Она почувствовала легкий щипок.
Джинни предложила ему кусочек сэндвича, но он наотрез отказался, хотя, словно решив преподать пример или сделать подсказку, в ту ночь положил к ножке ее кровати совершенно целую и столь же мертвую мышь. Все кошки держали себя крайне независимо и редко отзывались на «кис-кис» и «мяу-мяу», но порой в ногах кушетки она заставала одного, двух, а иногда и трех домашних любимцев, которые, поджав лапки под себя, с прищуром следили за ней под аккомпанемент теплого, довольного урчания. Похоже, они одобрили новую помощницу Бидвелла.
Кошки, разумеется, были жизненно важны для безопасности склада. Бидвеллу совсем не улыбалась идея, чтобы мыши редактировали книги своими острыми зубами.
После знакомства с кошками время пошло чуть быстрее. Свернувшись калачиком у нее на коленях, такой котофей компенсировал даже тяготы изучения хрестоматийных текстов, которые подготовил Бидвелл: возле рабочего стола девушки высилась целая подборка книг по математике, физике и даже индийской мифологии. Три физических трактата заходили дальше текущих достижений науки, обсуждая тонкости перемещений на сверхсветовых скоростях, будто технология уже позволяла это проделать, или, к примеру, вдавались в мудреные аспекты пятимерных узлов и поперечных сечений судеб в пространственно-временном континууме.
Рядом с этой стопкой Бидвелл положил и пять книг с практически пустыми страницами — эти загадочные издания он называл «отсевками». Джинни внимательно просмотрела отсевки и обнаружила, что в каждой из них имелось по листу с одной-единственной напечатанной буквой, и больше ничего — страница за страницей девственной чистоты.
Какие бы таинственные вещи ни происходили в библиотеках, книжных магазинах и на складских стеллажах издательских домов, Бидвелл, судя по всему, меньше всего интересовался этими чистыми книгами.
— В лучшем случае их можно назвать нулями, пробелами, пустотами между клавишами. А в худшем — средством для отвлечения внимания. Можете использовать их для своего дневника или в качестве рабочих блокнотов, — сказал он и бросил взгляд на другую стопку. — Эти же послужат к вашему образованию, коль скоро это необходимо, пусть даже наши возможности ограничены.
— А они тоже дефектные? — спросила Джинни. — Надо искать и отмечать в них ошибки?
— Нет, — ответил Бидвелл. — Их ошибки естественны и неизбежны — ошибки невежества и юности.
За не столь долгие годы формального обучения Джинни полюбила математику и точные науки — она легко схватывала задачи, ставившие в тупик ее одноклассников, — однако никогда не считала себя, как выражаются школьники, «ботаником».
— Уж лучше учебные телепередачи или компьютер с интернет-каналом, — заметила она.
Бидвелла аж передернуло.
— Интернет — пугающая перспектива. Все тексты мира… все незадачливые высказывания, убогие мнения, прямая ложь и ошибки… бесконечно мутирующие, и почему? Кто может проследить за этим и как? Отнюдь не умопомрачительный масштаб человеческой глупости интересует меня, дорогая Вирджиния.
Джинни никак нельзя было назвать узницей, однако сколько бы раз она ни приближалась к двери, что вела наружу, у нее не получалось перешагнуть порог. Струна, натянутая в голове и груди, становилась невыносимой, острая тоска и страх узлом скручивались в животе. Нет, она не могла выйти наружу — еще не время.
— Зачем вы меня здесь держите? — воскликнула она как-то утром, завидев Бидвелла, бодро вкатывающего тележку с очередной грудой коробок, полных книг. — Меня уже тошнит от этого! Только вы да кошки!
Бидвелл тут же взвился.
— Никто вас не держит. Идите куда хотите. Уверен, вы найдете дорогу домой — по длинному пути. В этом и есть ваш талант… Разве что кошки по вас скучать будут.
