Вот где Алебастровая Княжна держит пленников. А может, они пришли сюда по собственной воле, желая воссоединиться со своими затерянными «я» в нескончаемой, неразрывной связи, составленной из жалости к себе и пустого удовлетворения.
Ленты голубого огня вспыхнули ярче. Стена теряла жесткость.
Фигурка напротив — миг назад отделенная несколькими дюймами дымчатой субстанции — удалилась вглубь, и последние остатки отчаянья, которое испытывала Джинни, накрыло холодное, смиренное согласие со своей сущностью — с неудачами и утратами.
Такова ее повесть. Жизнь наконец-то обретала завершенность, пусть и не вполне удовлетворительного свойства.
Как ни удивительно, чем дальше в стекло отплывала другая девушка, тем яснее становились ее черты и внешние особенности — как если бы ленты голубого огня заполняли, завершали ее образ.
Внезапно Джинни без труда уяснила природу того предмета, что завис над ладонью. Еще один камень — угасший. Мертвый сум-бегунок — его путь во времени прерван, пастырь угодил в силки.
Ленты слепили своей яркостью. По ним передавалось нечто важное — утекало, «заземлялось» через замороженную в стекле девушку… девушку бесполезную, истраченную.
Джинни отвела руку назад. Не торопясь — не из страха или отвращения. Она просто изо всех сил тянула ладонь на себя. Все эти девушки — юные женщины — были такими же, как и она сама. С одной поправкой: у них имелись копии. Любая из них могла потерпеть неудачу, и все равно дело бы на этом не закончилось — появились бы новые, присоединились к ним…
Но только не она. Не эта Джинни.
— Я последняя, да? — пробормотала она ласковому и благосклонному склепу надежды.
Если бы она была иным видом пастыря, с другим типом истории, то, наверное, попала бы в город через другой зев на ободе чаши; проползла бы по лабиринту туннелей, следуя иному инстинктивному позыву, сделала бы другие неверные повороты… и очутилась бы напротив иной стены из дымчатого стекла, бесконечно глубокой, хранящей в своей толще иную толпу затерянных альтер эго.
Не исключено, что где-то здесь есть стена Джеков, стена Даниэлей — ну, может, не Даниэлей…
Джинни встрепенулась. Она отошла на несколько шагов от поверхности. Голубая сила утекала из ее кожи, проницая пузырь и всасываясь в дымчатую толщу, растворяясь, линяя… Через несколько секунд ленты свернулись кольцами бледного разочарования и погасли окончательно.
— Ага, — сказала она про себя. — На сей раз вовсе не ошибочный поворот. Есть друзья, которые во мне нуждаются. Я пока что одна, но это вопрос времени.
Джинни неловко провернулась раз, другой — вновь gauche, не adroit:
[21]
это не ее стиль, — и начала решительно пробираться сквозь нагромождения непостижимого мусора, награбленного в умирающем космосе.
Она знала, что решение неверное и что ведет оно к дальнейшим проблемам и несчастьям, — однако по правильным мотивам.
ГЛАВА 104
Джебрасси медленно брел за Полибиблом; сейчас его силы можно было уподобить затухающему костру. Казалось, что от прежнего парня, которым он был до расставания с Тиадбой, осталась едва ли половина.
Спутники вышли за пределы фатумной топи и очутились на гребне высокой стены, углом стыковавшейся с другими стенами, в плане образуя нечто вроде восьмиугольника. У подножия стен к ним присоединился Гентун. Круто загнутую перспективу изредка расцвечивали далекие сполохи — ячейки голубого света, — будто там шла работа по тестированию и сопоставлению существ, созданных из первородной материи.
Плененные пилигримы. Тиадба!
— Что случилось? — обеспокоено спросил Гентун.
— Преждевременная встреча, — ответил Полибибл. Они постояли, давая Джебрасси время собраться с силами. Похоже, броня отказывала на глазах.
— Я сходил на разведку, — сообщил Гентун. — Некоторое подобие старой Натараджи сохраняется до сих пор. Кварталы расы Дев почти не изменились, хотя полностью обезлюдели.
Они разглядывали дальние ячейки, где, наверное, было множество замкнутых фатумных топей.
Джебрасси вскинул голову.
— Войны за материальную массу.
Полибибл похлопал его по плечу.
— Это не наша забота. Те повести забыты и погребены.
— Ваша раса — Девы — были принуждены перевоплотиться в Эйдолонов, — упрямо гнул свою линию Джебрасси. — Многие бежали в Натараджу… Почему вы остались?
— А, у вас до сих пор утечка, — попрекнул Гентун эпитома. — Парнишке нужен отдых.
— Ничего не могу поделать, — покаянно признался Полибибл. — Мои составные части вымокали в океане знания на протяжении миллиарда лет.
— Хоть когда-нибудь был нормальный порядок вещей? — горько спросил Джебрасси. — Хоть кто-нибудь уважал наследие и свободы, данные другим людям по праву рождения?
— Чаще, чем ты думаешь, да и в течение очень длительных периодов, — сказал Гентун, бросая косой взгляд на эпитома, словно приглашал на состязание: кому из них больше ведомо из истории.
— С другой стороны, в нашей памяти отмечается лишь коллапс, откат назад, порой уход вбок, — возразил Полибибл, не заметив вызова. — Космос стал замарашкой. История исказилась под извращенным воздействием Тифона. Некогда, в глубинах эпохи Яркости, это явление назвали первородным грехом. Однако он вовсе не был первородным. Напротив, он ползет к нам обратным ходом, проистекая из конца времен. Мы отказались дать Вселенной угаснуть своей смертью и тем самым позволили Тифону зацепиться за нашу ослабленную и чрезмерно распыленную технологию. Брахма по-прежнему почивает. Даже Эйдолону не ведома форма и диспозиция первоначального творения. Нам удается немножко проникать в эту загадку, когда мы размышляем над радостью материи — ныне почти полностью утраченной.
Гентун был ошеломлен. Он и слыхом не слыхивал про радость материи.
— Надо идти, — твердо заявил Полибибл. — Наш момент краток.
— Джебрасси нужно отдохнуть, набраться сил, — напомнил Хранитель эпитому, умолчав при этом, что мотивы его замечания не были на сто процентов продиктованы заботой о юном спутнике. Гентун понял, что существуют глубоко запрятанные древние тайны, заслуживающие ответа, и был готов отринуть зависть или негодование в обмен на шанс узнать побольше.
— Не здесь, — покачал головой Полибибл. — Если Кутерьма, или как ее там, до сих пор сохраняет старые черты Натараджи, то имеется более удачное место… убежище, которого не смеет коснуться Тифон. Там-то мы, наверное, улучим время для разъяснений.
Гентун помог юноше подняться.
— Так я не понял… — пробормотал Джебрасси. — Скверна проистекает вовсе не из начала, а с конца?!
— Что упало, то пропало, мой юный друг, — философски ответствовал Полибибл. — Давайте-ка займемся тем немногим, что еще осталось. Итак, метрика континуума чрезвычайно схлопнулась. Мы двигаемся не в пример быстрее всех прочих разведчиков. Предлагаю обратить это нам на пользу.
