— Такой же, как и у Вселенной, — ответил Джек, на сей раз с большей убежденностью.
— Типичная ошибка. Не вся материя возникла в точке начала. Она и сейчас создается, и будет создаваться на протяжении очень долгого времени — если, разумеется, мы избежим Терминуса.
— Разумеется, — кивнула Мириам.
— Но речь не об этом. Предполагается, что в определенных регионах космоса и времени мгновенно возникают целые галактики со всем своим хозяйством: сотнями миллиардов пылающих солнц, сформированными планетами, активными цивилизациями… Тем не менее у них нет истории. Вот почему согласование носит столь эпический характер.
Джек пристально взглянул на Бидвелла: не шутит ли он? На жесткие складки старческого лица падали теплые отблески от печки, но хозяин склада был явно не расположен к юмору. Если на то пошло, его, похоже, утомляло повторять давно известную истину.
— Они появляются из ничего? — решил уточнить Джек.
Джинни набралась смелости и добавила:
— Это невозможно.
— Конечно, спонтанное сотворение обычно выражается в появлении мелких единиц — огромной массы элементарных частиц, атомов, молекул. — Бидвелл пожал плечами. — Согласен, виртуальную галактику трудно представить, но она не становится от этого менее реальной. Как только частица или предмет созданы, это означает, что они всегда были. Они связаны со всеми теми частицами или предметами, с которыми когда-либо вступали во взаимодействие, и эти связи — соединительную матрицу — необходимо сформировать как бы постфактум. — Бидвелл улыбнулся. — Книги в буквальном смысле требуют подведения баланса.
— Как насчет нас? — спросила Джинни с неожиданным лукавством. — Нас, людей? Собак. Кошек. Кто отслеживает поведение людей, что живут, ходят по улицам?
Она бросила пристальный взгляд на Даниэля и на Главка, забившегося в тень.
Вместо ответа Бидвелл дернул плечом.
— Разве можно сказать, что я, например, взял — и выскочил ниоткуда? — спросил Джек.
— Как правило, нам этого знать не дано, — сказал Бидвелл. — Мнемозина — это сила, которая не позволяет творению превратиться в руины и противоречия. Она делает свою работу, причем неплохо.
Джек присвистнул.
— Та еще дамочка…
Даже эта дерзость не сбила старика с толку.
— Она вам понравится, — твердо сказал он. — Хотя я не стал бы именовать ее «дамочкой».
— Как-то это все задом наперед, — заметила Джинни.
— Возможно, однако именно такая тактика обеспечивает космосу бесконечное разнообразие и сложность. По этой причине, если следовать логике, у Вселенной нет подлинного хронологического начала, откуда проистекали бы все вещи. Каждый момент, вплоть до конца мира, можно считать своего рода началом.
— Как насчет разрекламированного Большого Взрыва? — поинтересовался Джек.
— Я не прошу слепой веры. Вы сами все увидите, и довольно скоро, — я вас просто подготавливаю. Для завершения картины, которую видит или увидит любой наблюдатель с этого момента — и до него, — необходимо движение спутанных световых лучей. Волна согласования движется во времени обратным ходом, а затем опять вперед, импульс за импульсом, пока не достигнет гармонии.
— Очень уж сложно звучит, — покрутил головой Джек.
Джинни между тем разглядывала книжные полки, открытые коробки и ящики, содержимое которых выложили на громадный стол посредине приватной библиотеки Бидвелла.
— Вы упомянули, что некоторые разыскиваемые вами книги — странные, невозможные, поскольку не обладают историей. Это означает, что они никогда не проходили ваше пресловутое «согласование»? Даже до… до событий, которые мы наблюдаем снаружи.
— Верно подмечено, — отозвался Бидвелл.
— И это в свою очередь означает, что Мнемозина… ну, скажем, отвлеклась, или что-то ей мешает, увеличивает нагрузку. Или — она больна. Погибает.
— Замечательно, — одобрил старик.
— Книги, галактики… Что еще?
Джек внезапно припомнил гигантскую уховертку, которая почудилась ему между складами в портовом районе.
— Странные животные?
Даниэль нацепил одновременно лукавую и меланхоличную маску.
— Откуда у вас такие мысли?
— Я их видел, — признался Джек. — Один раз, по крайней мере.
— Ой-ой, — покивал Бидвелл. — Да, это индикаторы.
— Сны порой приходят вроде бы ниоткуда, — вмешалась Джинни. — Они тоже индикаторы?
— Мнемозина способна согласовать что угодно и где угодно, за исключением сердца и мыслей наблюдателя. Доступ на эту территорию ей воспрещен. Однако наблюдатели умирают, и вместе с ними умирают их воспоминания — кроме легенд, мифов о первоначальных временах, о том порядке вещей, который существовал до того, как мир стал огромным и запутанным. Эти воспоминания передаются словами и снами и продолжают присутствовать, несмотря на все усилия Мнемозины. Вот почему она редко занимается сновидениями.
— «Редко»? А если поточнее, когда именно? — прищурился Даниэль.
— Когда сны сбываются, — ответил Бидвелл.
ГЛАВА 70
ХАОС
— Что это? — спросил Денборд. Он стоял на коленях на гребне очередной дюны в море раскрошенных скал и глядел вниз. К нему присоединились остальные.
В долине между застывшими каменными волнами лежали ряды цилиндрических предметов, тускло отсвечивавших в мутном рыжем сумраке. На первый взгляд это напоминало ступеньки исполинской, уроненной плашмя лестницы.
— Мне кажется, они не очень большие, — заметил Нико.
— Это как сказать, — покрутил головой Шевель.
Перф высказался менторским тоном:
— Отсюда трудно оценить размер и дистанцию, но я готов побиться об заклад, что когда мы туда спустимся, то окажемся совсем крошечными.
Тиадба тем временем пыталась вспомнить, что писал Сангмер в своих повествованиях. Ей хотелось отвлечь товарищей от тягот долгого пути, от недостаточно длительных передышек, от необходимости все время держаться по лучу маяка. Чем бы ни были эти объекты, они перегораживали курс, который прокладывал для них маяк Кальпы.
— Это лодки, — пришла она к выводу. — Как у нас в новархии.
— Что-то я не вижу парусов, — поделился сомнениями Денборд.
— Они не нужны. Это космические лодки. Они плывут по космосу — вернее, плавали, когда был космос.
Остальные медленно переваривали услышанное.
— Звездные лодки, — прошептал Перф. — Из той эпохи, когда существовали звезды.
Вплоть до сего момента поход проходил без особых осложнений, хотя местность была более чем странной — монотонный серый пейзаж, испещренный небольшими порами, где пульсировали зеленые вздутия, исчезавшие, едва к ним приближались пилигримы.
