– Никакого, – согласился Николай. – И что
сделал ваш приятель из торговой фирмы?
– Он оповестил весь личный состав, что фирма оплачивает
услуги психолога для всех. При этом никто не обязан отчитываться или ставить
кого бы то ни было в известность, занимается он с Аничковой или нет. Более
того, даже желательно, чтобы все было строго конфиденциально. С Аничковой заключается
что-то вроде трудового соглашения, в котором записано, что она в течение шести
месяцев является как бы штатным психологом фирмы и занимается со всеми, кто
пожелает. За это ей выплачивается гарантированное вознаграждение, достаточно
высокое. Мы пошли по такой же схеме.
– Что-то я не понял, – остановил Исканцева
Селуянов. – Ведь у Аничковой должен был быть оплачен каждый сеанс, верно?
– Верно.
– Как же вы могли заранее знать, сколько человек к ней
обратится и сколько сеансов она проведет за эти шесть месяцев?
– Мы и не знали. Мы исходили из средних показателей.
Аничкова уже несколько раз работала на фирмы, и по ее опыту выходило, что к ней
обращается примерно каждая десятая женщина из числа сотрудников, а мужчины –
только в единичных случаях. Крайне редко, одним словом. Мы прикинули, сколько
женщин из нашего персонала могут гипотетически захотеть позаниматься с
кинезиологом, но коллектив у нас преимущественно мужской, женщины работают в
основном в финансовой службе и в рекламном отделе. Ну так вот, прикинули
количество женщин, добавили несколько единиц на мужчин и получили сумму
гонорара, которая устроила и ее, и нас.
– А если бы к Аничковой обратилось меньше людей, чем вы
запланировали? Получается, вы бы переплатили.
– Значит, это наш риск, – Исканцев развел
руками. – Мы на него пошли.
– А если бы, наоборот, народу оказалось больше, чем вы
посчитали, Аничковой пришлось бы с частью людей работать бесплатно?
– Это ее риск. И Галина Васильевна с ним согласилась.
Она говорила, что в ее практике бывало и так, и эдак, но в итоге
среднестатистический показатель все равно выдерживается. Поймите, Николай
Александрович, мы вынуждены идти на это, чтобы сохранить конфиденциальность.
Если бы мы стали требовать от сотрудников приносить в бухгалтерию справки от
Аничковой, подтверждающие, что с ними был проведен сеанс, вся идея умерла бы на
корню. Никто бы к ней не пошел, кроме самых любопытных. Не те пошли бы,
заметьте себе, кто действительно нуждается в помощи психолога, а те, кому
просто интересно, что же это за штука такая – кинезиология, и кто к тому же не
страдает комплексами и не боится признаться, что ходил к психологу. Нет-нет, и
мое собственное понимание ситуации, и опыт всех других фирм, с которыми
работала Аничкова, показывают, что только полная конфиденциальность может дать
положительный результат. Разумеется, есть люди, которые с удовольствием
рассказывают коллегам о своих визитах к такому специалисту, но их очень мало,
уверяю вас.
– То есть вы лично не знаете, кто из персонала
«Планеты» занимался с Аничковой?
– Представления не имею.
– И даже не знаете примерно, сколько человек к ней
обратились?
– Нет, Николай Александрович, не знаю.
– А если бы Галина Васильевна была жива, вы могли бы у
нее спросить?
– Странный вопрос… – Исканцев слегка поерзал в кресле,
поискал глазами что-то на потолке, но, вероятнее всего, не нашел, потому что
снова посмотрел на Селуянова. – Она не ответила бы. Вернее, не так. Если
бы я спросил, сколько человек из нашей фирмы ходят на ее сеансы, она бы,
разумеется, ответила, ведь это необходимо для оценки финансовой стороны наших с
ней отношений. Но фамилий она не назвала бы. Это совершенно точно.
– Почему вы в этом уверены?
– У нее такая репутация. Это ее железный принцип. Она
никогда и ни при каких условиях не разглашала имена своих клиентов, не говоря
уж о том, что ни с кем не обсуждала их дела и проблемы.
Это Селуянов уже слышал неоднократно, поскольку после гибели
Аничковой оперативники опросили огромное число людей, как клиентов Галины
Васильевны, так и просто знакомых и друзей.
– Получается, что, если я найду среди ваших сотрудников
хотя бы одного клиента Аничковой, этот человек не сможет мне сказать, были ли
другие клиенты и кто именно, – уточнил Николай.
– Скорее всего, так и будет. Если только это не две
задушевные подружки, которые все друг о друге знают. А вы, собственно, к чему
клоните-то?
– Да есть у меня одно соображение… Видите ли, в отличие
от вас я знаю имена тех ваших сотрудников, кто ходил на сеансы к Галине
Васильевне.
– Даже так? – вздернул брови Исканцев. –
Откуда, позвольте спросить?
– Из личных бумаг Аничковой. Она действительно никому
ничего не рассказывала, но для себя-то записи делала. И мне необходимо с этими
людьми подробно побеседовать.
– Зачем? Что они могут знать об убийстве? Или вы
кого-то из них подозреваете? Глупости! – решительно оборвал сам себя
Исканцев. – Зачем человеку убивать своего психолога?
– Ну что вы, зачем же так, – поспешил успокоить
его Селуянов. – Мы никого из них ни в чем не подозреваем. Но
обстоятельства сложились так, что все они были на сеансах у Аничковой накануне
и в день ее смерти. И может быть, она говорила им что-нибудь, например, об
угрозах, или о том, что ее шантажируют, или она чего-то боится, или какие-то
странные события происходят в ее жизни. Нам важна каждая мелочь, вплоть до настроения,
в котором находилась Аничкова перед убийством. Но если я буду вызывать этих
людей в милицию или беседовать с ними в помещении фирмы, всем станет ясно,
почему я интересуюсь именно ими, и будет нарушена та самая конфиденциальность,
о которой вы так печетесь. И я, кажется, знаю, как мне поговорить с ними, чтобы
не вызвать ни у кого лишних вопросов.
Селуянов врал вдохновенно и без запинки. Никто из
сотрудников «Планеты» не был у Аничковой ни в день убийства, ни накануне. Всех,
с кем она общалась в течение последних дней перед гибелью, уже по десять раз
опросили сыщики и тщательно допросил следователь. Ни на угрозы, ни на шантаж,
ни на странные события Галина Васильевна никому не жаловалась, была весела,
жизнерадостна и приветлива, как всегда.
Но нужно было найти хитрый и незаметный способ подобраться к
Любови Григорьевне Кабалкиной, которая договорилась с Аничковой о встрече, а
потом зачем-то решила этот факт скрыть. Зачем? От кого? Ведь Аничкова все равно
никому ничего не рассказала бы.
Кабалкина причастна к убийству кинезиолога. Но, судя по
тому, что она не скрылась, а спокойно продолжает ходить на службу, она не
очень-то опасается за свою судьбу. Сейчас ей впору и вовсе успокоиться, ведь
две недели прошло с момента убийства, а ее и пальцем никто не тронул, ни одного
вопроса не задали. Значит, обошлось. Значит, ее имя не всплыло и можно не
дергаться. Она знает о репутации Аничковой, стало быть, уверена, что никто из
сотрудников «Планеты» о том единственном визите ничего не знает. Сама же
Кабалкина, естественно, никому ничего не говорила и теперь пребывает в полной
уверенности, что уничтоженный листок из ежедневника окончательно решил все
проблемы. Никто и никогда не сможет связать ее с кинезиологом.
