– Не начну.
Она старательно строила из себя мужественную и спокойную
подполковника милиции Каменскую, хотя на самом деле ее с каждой минутой все
сильнее охватывала паника. Какая здесь тоска! Как здесь страшно! Она не
выдержит и двух дней, куда там месяц!
– Я приеду, – мягко, но непререкаемо закончил
дискуссию Алексей. – Завтра суббота, я пробуду с тобой до вечера
воскресенья, а там решим. По крайней мере две ночи ты проспишь под моим чутким
руководством, а дальше видно будет.
До вечера воскресенья Настя крепилась изо всех сил. Приступы
панического страха охватывали ее по каждому поводу, начиная от незнакомого
звука и кончая незнакомыми запахами. Ей, всю жизнь прожившей в городе, невдомек
было, что жилье в многоквартирном доме и отдельно стоящий дом за городом звучат
и пахнут совершенно по-разному, она не была к этому готова, во всем ей
мерещились признаки подступающей опасности, она вздрагивала, обливалась
холодным потом, роняла палку и с трудом унимала сердцебиение. Она не привыкла к
просторам, к тому, что из окна видно бесконечное серое небо и бездонный мрачный
лес, эта бесконечность и бездонность давили на нее невыносимой тяжестью.
Но Чистякову не нужно было знать об этом. Ему действительно
далеко добираться, и Настя не хотела, чтобы он приезжал к ней ночевать каждый
день и по утрам вскакивал ни свет ни заря, проводя ежедневно за рулем по
пять-шесть часов. Ни к чему это. От их квартиры на «Щелковской» дорога на
работу занимала у Алексея куда меньше времени, чем отсюда, из Болотников, и,
когда они жили в Москве, проблема ежедневных поездок Чистякова в институт в
Жуковском стояла не так остро, как она встала бы, если бы он решил жить на
дюжинской даче вместе с женой. Настя жалела мужа и ни за что на свете не
призналась бы, что не хочет жить на этой даче одна. Она вообще не хочет здесь
жить. Но, к сожалению, пока больше негде.
В субботу и воскресенье Алексей, несмотря на Настино нытье,
заставил ее выйти на прогулку и походить хотя бы пятнадцать минут. Оба раза она
возвращалась в дом ослабевшая и потная от боли.
– Я не могу ходить так долго, – жаловалась
она, – если нужно набирать объем тренировок, то пусть это будет пять раз
по три минуты. Три минуты я еще могу вытерпеть.
– Асенька, доктор сказал – прогулка не менее пятнадцати
минут подряд, и с каждым днем надо минуты прибавлять. Иначе ты не поправишься.
Ей хотелось закричать, зашвырнуть палку куда-нибудь
подальше, лечь на кровать и не вставать больше никогда. Ей хотелось разрыдаться
от боли и тоскливого страха. Но – нельзя. Пока Леша здесь, надо держать себя в
руках.
В воскресенье вечером они попрощались до следующей пятницы.
Настя храбрилась и говорила, что ей здесь нравится и она с удовольствием
поживет в покое и тишине наедине с собой. Чистяков глядел на нее недоверчиво и
повторял, что, если только услышит в ее голосе что-нибудь не то, немедленно
приедет, и пропади она пропадом, эта работа.
Вот за ним закрылась дверь. Вот заворчал двигатель машины,
зажглись фары. Вот и звук и свет стали удаляться.
И тут Настя дала себе волю. Она рыдала громко, отчаянно,
захлебываясь и задыхаясь, сморкаясь и кашляя. Она стучала палкой по полу, била
кулачками по мягкой кровати, она отдавалась истерике самозабвенно, не сдерживая
себя и не пытаясь успокоиться.
А потом внезапно уснула.
* * *
Зоя Петровна Кабалкина чувствовала себя абсолютно счастливой
женщиной. Понимание того, что она счастлива, пришло к ней более трех десятков
лет назад и с тех пор не покидало ни на один день. Она обожала своего мужа и
твердо знала, что он отвечает ей такой же сильной и глубокой любовью. Они
вырастили чудесную дочь Любочку, добрую, веселую, неунывающую, подарившую им
двух очаровательных внучат. Правда, было время, когда старшая дочь Зои
Петровны, Анита, отдалилась от нее и вроде как оторвалась от семьи, но и эта
трещина к настоящему времени давно заросла. Анита с годами стала мудрее и
терпимее, сдружилась с Любочкой, и теперь недели не проходит, чтобы не
навестила Зою Петровну, ее мужа и своих деда с бабушкой – Зоиных стареньких
родителей, которые, благодарение судьбе, все еще живы и вполне бодры, несмотря
на весьма преклонные года: бабушке Прасковье как раз сегодня исполняется девяносто,
а деду Петру и вовсе девяносто три стукнуло.
В первый раз Зоя Петровна вышла замуж в девятнадцать лет.
Была она в ту пору студенткой Института кинематографии, которая удачно попалась
на глаза кинорежиссеру, подыскивавшему юную актрису для своего нового фильма.
Зоя была сказочно хороша собой и не лишена таланта, кинопробы прошла успешно и
снялась у именитого режиссера в главной роли. Слава обрушилась на ее прелестную
головку с мощностью Ниагарского водопада и со столь же сокрушительными
последствиями. Ее фотографии печатались на обложках журналов и во всех газетах,
ее узнавали прохожие на улицах, ее окружали толпы поклонников, просивших
автографы. И у нее, конечно же, мгновенно сложилось твердое убеждение в том,
что ей отныне уготована блестящая жизнь, полная праздников и удовольствий.
В эту схему как нельзя лучше вписался известный художник,
дважды лауреат Сталинских премий Станислав Оттович Риттер, с которым Зоя
познакомилась в Кремле на приеме по случаю десятой годовщины Победы в Великой
Отечественной войне. Риттер был на семнадцать лет старше и к тому же женат, но
это ничему не помешало. Развод с первой женой он оформил в рекордно короткие
сроки, после чего сделал официальное предложение молодой кинозвезде, которая к
тому времени снялась еще в одном фильме, не менее ярком и успешном, чем
предыдущий.
Станислав Оттович вел свою родословную от тех самых немцев,
которые приехали в Россию еще во времена Петра Великого, и давно уже Риттеры
превратились в самых настоящих русских, хотя знание немецкого языка передавалось
из поколения в поколение и считалось в семье обязательным. В глазах Зои
знаменитый художник был окружен ореолом «заграничности», и это существенно
прибавляло ему привлекательности наряду с такими немаловажными факторами, как
слава, наличие огромной квартиры в «высотке», автомобиля и дачи. В «высотках»
жили в те времена только «самые-самые», да и автомобили в личной собственности
встречались куда как нечасто. Вдобавок ко всему Риттер был статным элегантным
мужчиной, умел красиво ухаживать и ввел свою юную возлюбленную в круг самых
известных людей страны – писателей, музыкантов, художников, крупных ученых.
Одним словом, Зоенька ни секунды не сомневалась в том, что
более подходящего мужа для нее просто быть не может.
И разумеется, во время Всемирного фестиваля молодежи и
студентов знаменитая молодая актриса Зоя Риттер принимала самое активное
участие во множестве мероприятий. На одном из концертов она познакомилась со
студенткой из Испании, дочерью пламенного борца с франкистским режимом,
Хуанитой Геррера. Хуанита довольно прилично говорила по-русски, и девушки
быстро сдружились. Узнав, что Зоя на четвертом месяце беременности, Хуанита
радостно заявила:
– Мы с тобой теперь сестры, и давай договоримся, что я
буду крестной матерью твоего ребенка.
