— Примарх Темных Ангелов? Ему подчиняется Первый Легион?
— Да, все это так, — подтвердил Хорус, — но не стоит ему напоминать об этом факте. Я по его глазам видел, что он рассчитывал стать Воителем, поскольку командует Первым Легионом. Но разве не известно всем и каждому, что он рос, словно дикий зверь в лесу, и образован не намного лучше, чем самый невежественный язычник? И хочу вас спросить: может ли такой человек стать Воителем? Нет, не может, — ответил Хорус на свой собственный вопрос.
— А кто, по-вашему, мог бы стать Воителем, если не вы? — спросила Петронелла.
Такой вопрос явно рассердил Хоруса, но он все же ответил:
— Сангвиний. Воителем должен был стать он. Только он обладает достаточными силами и интеллектом, чтобы добиться победы, и мудростью, чтобы управлять после того, как победа будет одержана. При всем внешнем несходстве только он унаследовал все таланты Императора. В каждом из нас есть что-то от нашего отца — его жажда побеждать в сражениях или упорство в достижении поставленной цели. В Сангвиний есть все. Это он должен был…
— А какая черта Императора живет в вашей душе, сэр?
— В моей? Жажда власти. Когда перед нами лежали бескрайние просторы Галактики, которые предстояло завоевывать, этого было достаточно, но теперь Поход близится к завершению. На Кретане есть пословица, говорящая о том, что мир находится «где-то там», но теперь вернее будет сказать по-другому: он там, где мы можем править. Дело почти сделано, а что остается амбициозному человеку, когда работа заканчивается?
— Но вы — правая рука Императора, — запротестовала Петронелла. — Его любимый сын.
— Теперь уже нет, — печально возразил Хорус. — Мое место заняли мелкие функционеры и администраторы. Высшего Военного Совета больше не существует, а я получаю приказы от Совета Терры. Когда-то все силы Империума были направлены на ведение войн, а сейчас мы обременены экзекторами, писцами и чиновниками, которые пытаются определить стоимость всего, что попадается на глаза. Империум меняется, а я не уверен, что могу измениться вместе с ним.
— Но как именно изменяется Империум?
— Ведущие места отводятся бюрократии и чиновничеству, мисс Вивар. На смену героям приходят клерки и администраторы. Если мы не сменим пути развития, величие Империума станет лишь строчкой на страницах истории. Все, чего я достиг, останется туманным воспоминанием о былой славе, утерянной в пыли времени, как цивилизация древней Терры, добродушно грезящей о своем благородном прошлом.
— Но ведь Великий Крестовый Поход был задуман как первый шаг к созданию нового Империума человечества, властвующего над всей Галактикой. А для управления таким государством необходимы администраторы, законники и писцы.
— А что же будет с воинами, завоевавшими для них эту Галактику? — раздраженно спросил Хорус. — Что станет с нами? Придется стать тюремными надзирателями и усмирителями? Мы созданы для того, чтобы воевать и убивать. Так мы устроены, но это далеко не все. Мои способности гораздо шире.
— Прогресс никогда не давался легко, мой господин, и люди всегда должны приспосабливаться к переменам, — сказала Петронелла, озадаченная сменой настроения Воителя.
— Леди Вивар, прогресс и изменения нетрудно перепутать, — сказал Хорус. — Мне при рождении были даны удивительные способности, но я и мечтать не мог, что стану таким, как сегодня; я сам создавал себя в процессе боев и завоеваний. И все, чего я достиг за последние два столетия, придется отдать в слабые руки мужчин и женщин, которые не проливали с нами кровь в самых темных уголках Галактики. Разве это справедливо? Мирами, что я покорил, будут править смертные люди, а какой будет моя награда, когда закончатся сражения?
Петронелла перевела взгляд на апотекария Ваддона, но он бесстрастно наблюдал за тем, как она заносит в память блокнота слова Воителя. На мгновение она задумалась, действует ли и на него гнев Воителя так же угнетающе, как на нее.
Несмотря на глубочайшее изумление, честолюбивая Петронелла не могла не сознавать, что она сможет создать самую сенсационную летопись, что она раз и навсегда развеет миф о Великом Крестовом Походе как о сплоченных усилиях братьев, стремящихся объединить Вселенную. Слова Хоруса свидетельствовали о взаимном недоверии и неприязни, о чем до сих пор никто не мог и подумать.
Видя задумчивое выражение ее лица, Хорус протянул дрожащую руку и дотронулся до пальцев Петронеллы.
— Простите, леди Вивар. Мои мысли теперь уже не так ясны, как прежде.
— Нет, — покачала она головой. — Мне кажется, сейчас они ясны, как никогда раньше.
— Но я вижу, что шокировал вас. Извините, если рассеял ваши иллюзии.
— Не могу не признать, что многое из сказанного вами меня сильно удивило, сэр.
— Но вам это нравится, не так ли? Вы ведь для этого сюда и прибыли?
Она хотела ответить отрицательно, но вид умирающего примарха заставил ее передумать, и Петронелла кивнула.
— Да, — сказала она. — Ради этого я сюда и приехала. Вы расскажете мне все?
Он прикрыл глаза.
— Да, — ответил Хорус. — Я расскажу все.
11
ОТВЕТЫ
СДЕЛКА С ДЬВОЛОМ
АНАФЕМ
Бронированные борта «Громового ястреба» были не такими гладкими, как у штурмкатера, но эта машина была удобной и могла доставить их на поверхность спутника Давина быстрее, чем более массивное судно. Сервиторы и механикумы уже начали подготовку к запуску, но Локен все время торопил их. Каждая секунда приближала смерть Воителя, а он не мог допустить, чтобы это произошло.
С тех пор как они доставили Воителя на борт, прошло уже несколько часов, но капитан так и не вычистил свои доспехи и оружие, а теперь, едва возобновив боезапас, собирался отправиться туда, откуда недавно вернулся. Стартовая палуба все еще была скользкой от крови людей, которых они так безжалостно отбрасывали с дороги, и теперь, осознав, что они натворили, Локен ощутил стыд.
Он не помнил лиц этих людей, но помнил треск костей и крики боли. Все благородные идеалы Астартес… Что они значили, если так легко оказалось забыть о них? Кирилл Зиндерманн прав, моральные устои и нравственные законы — всего лишь маска на зверином облике людей… и даже Астартес.
Если так легко забываются нормы общественного поведения, что же в таком случае может быть безнаказанно отвергнуто в более сложных обстоятельствах?
Окидывая взглядом посадочно-пусковую палубу, Локен мог обнаружить и другие, едва заметные изменения. По-прежнему грохотали молоты, лязгали крышки люков, а груженные боеприпасами тележки сновали между судами, но атмосфера на палубе стала более напряженной, словно сам воздух сгустился.
Противовзрывные створки все еще были наглухо задраены, но Локену казалось, что он слышит приглушенный плач и причитания собравшихся снаружи людей.
В широких коридорах вокруг пусковой палубы и на верхних ярусах наблюдательного отсека бессменно дежурили сотни людей с зажженными свечами. Они приносили многочисленные обеты и пожелания выздоровления Воителю, часто написанные на случайных обрывках бумаги неразборчивыми каракулями.
