— Значит так, — говорю. — «Додж»… по имени Аризона. У меня к тебе есть дело. Очень важное. Самое главное дело из всех, что тебе когда-нибудь за твою железную жизнь выпадали. Кто другой бы сказал: глупость. Но я-то знаю, ты у меня машина умный и все поймешь. Особенно, — что я в тебя верю!
И «додж» мигнул мне в ответ фарой.
Главный Черный Гад, как я мысленно его припечатал, появился на сцене минут через шесть. Без фанфар, но с помпой — сначала по мосту зазмеились черные молнии, затем возник матово-серый шар, лопнул — и на его месте остались Дарсолана и этот самый ГЧГ.
Выглядел он, к слову, совсем не страшно. Никаких рогов и копыт — невысокий человечек в чем-то вроде эсэсовской парадки… таких иногда еще плюгавенькими называют.
Я даже вяло удивился — и это Великий Черный? Как по мне, он и на роттенфюрера с трудом тянул.
Интересно, думаю, а не может ли он и а самом деле быть из них? В смысле — из СС? Помнится, со всякой оккультной символикой и прочей мистикой гитлеровцы баловались уже давно. И если такой вот фюрерок году в 34-м взял да провалился… за десять лет вполне мог выслужиться.
Ладно. Меня на самом деле куда больше волновало, как дела у Дары. Внешне-то все было нормально — в смысле, кроме пары-тройки новых синяков никаких особых изменений не усматривалось. А вот… впрочем, волшебник должен был следить и, если что не так, отсигналить незамедлительно!
Я поднял левую руку — так, чтобы он разглядел проволоку и сообразил, что к чему, и шагнул навстречу.
— Ты и есть тот самый Малахов?
— А ты, — спрашиваю в ответ, — и есть самый главный урод в здешней кунсткамере?
— Нахальства тебе не занимать, — цедит черный. — Впрочем, это было ясно с самого начала. Предложить выменять девчонку на мой же собственный Амулет Силы… какова наглость?!
— Был он твой Амулет, — говорю. — А стал мой. И… неохота, по правде говоря, мне с тобой попусту языком трепать. Обмен производить будешь?
— Обмен, — задумчиво повторяет ГЧГ. — И как же ты, Малахов, представляешь его ход?
— Просто. Ты снимаешь чары или чего у тебя там с Дарсоланы, она уходит на нашу сторону и, как только я получаю сигнал, что королева в безопасности…
— …то сразу же дергаешь за свою нитку! — скрипуче смеется черный. — Неужели ты думаешь, что я настолько туп, чтобы поддаться на примитивнейшую ловушку… мертвеца! Тебе ведь уже нечего терять… герой! Дурак! — неожиданно каркает он. — Чем ты только думал? Своими застывшими мозгами? Угрожать мне, ха! Попробуй, поугрожай! Ну же…
Я дернул за проволоку… вернее, попытался дернуть — левая рука до самого локтя была словно зажата в невидимых тисках, намертво. Не хуже, чем в бетон вмуровали.
— Что, не получается? — оскалился черный, подходя ко мне. — Неужели?
Я посмотрел ему прямо в глаза — вот глазки у него были отнюдь не плюгавенькие, таким гляделкам любая очковая кобра позавидует — и улыбнулся.
А за моей спиной взревел мотор.
Шесть цилиндров — не шутка! Черный еще только начал открывать рот, а «додж» по имени Аризона уже промчался мимо него… и слетел с моста.
На мосту осталась лишь тонкая блестящая нить, заканчивающаяся колечком чеки.
Запал у «лимонок» хороший. Всегда срабатывает. Правда, не всегда положенные четыре секунды горит. Вот и сейчас уже на третьей сработал.
И пока черный, забыв обо мне, забыв обо всем на свете, глядел в пропасть, на летящий комок огня и стали, я вскинул автомат.
Он был живучим, очень живучим. Наверное. Но если тебя шьют вот так, в упор, а магия твоя только что разлетелась в пыль по всей пропасти, это называется коротко и ясно — хана!
Он и упал-то почти сразу, но я продолжал стрелять, до боли давя на спуск. Полный диск, семь десятков заговоренных смертей калибра 7,62… его, считай, размазало по камню… и длилось это, кажется, целую вечность, хотя на самом деле и десяти секунд не могло.
Когда я опустил автомат, выглядел он хорошо — в смысле, мертвее некуда. Особенно голова, от которой лишь кусок нижней челюсти остался. Но волшебник инструкции на этот счет выдал совершенно четкие, да и сам я еще не забыл Арика Гор-Амрона и тварь, которая из его трупа — тоже, между прочим, фаршированного из двух «шмайссеров» — вылупилась. И потому я сначала вернулся за канистрой, опустошил ее, затем достал из кармана тот самый, отложенный зажигательный — и лишь когда пламя белой стеной взметнулось вверх, подошел к Даре.
Вернее — попытался подойти. Но почему-то вышло так, что я оказался на мосту, лежа на спине, а Дара сидела рядом, на коленях, держа меня за руку… и тихо-тихо всхлипывала.
Зато улыбнуться у меня получилось.
— А знаешь, — говорю, — я только сейчас Ариниуса раскусил. В смысле — догадался, с чего он тогда, в Эстего, отмалчивался. Наверняка ведь было какое-то дурацкое пророчество, мол, Свет Победит, если Воин Из-за Края смертью храбрых падет, ну или чего-то в этом роде. Он-то знал, просто сглазить боялся… да и черные знали и тоже… боялись. А фокус-то был са-авсем в другом. Ну скажи, разве не идиоты они после такого?
Дара непонимающе глянула на меня… я согнул левую руку, оперся и попытался приподняться навстречу ей. И у меня даже получилось. Почти.
Только вот в самый последний момент глаза сами по себе закрылись.
А когда открылись снова, вокруг был туман. Тот самый, грязно-белый с бурыми прожилками… и тот же самый камень… в общем, это было то самое место, где я встретил ребят. Даже автомат точь-в-точь так же лежал, справа, вдоль руки.
Только что-то в этот раз было иначе.
Я не сразу понял. Лишь минут через пять сообразил — светлеет. Словно где-то там, наверху, над туманом стремительно расходились тучи, с каждым мгновением пропуская к земле все больше и больше лучей…
А потом ударило тугим порывом ветра, и туман исчез. Разом, словно рывком сдернули с окна пыльную гнилую тряпку. И стало видно горы… и тропу через перевал…
Они еще не могли уйти далеко. Я вскочил, подхватил автомат… и опустился обратно на камень.
Потому что не все было так просто.
Капитан ведь не зря сказал мне напоследок: «Догонишь нас, если захочешь… только хотеть не торопись».
Потому что была еще рыжая… девушка, которая обещала, что она меня и с того света достанет! А когда Карален Лико что-то обещает… куда там Орфею.
Наш капитан глупостей не советует. И если он сказал «не торопись», значит, день-другой обождать всяко стоит.
А там видно будет!
