Дарсолана плечиками пожала.
— Телеги с товаром двигаются медленно, а деревни редки. Если близится ночь, а ты все еще на тракте, лучше развязать кошель, чем ждать, пока вскроют пузо.
Война на самоокупаемости… ну-ну.
Я сразу представил: стоит наш старшина Раткевич на каком-нибудь базаре и трофеями вовсю торгует. Кому, мол, панталоны офицерские, парижской работы… а вот каток «тигра» подбитого, счастье в дом приносит лучше любой подковы… налетай, честной народ, не скупись…
Нет, бывают, конечно, и у нас затыки, когда без подходящего презента и свое законное не выбьешь, а уж штатно не положенное тем более. Но это все так, мелкая самодеятельность, а тут… одно слово — феодализм. Им до приличного централизованного государства еще пилить и пилить.
— Ага, — киваю. — Место вроде как и в глуши, на отшибе, но вполне себе доходное. Понял.
— Но только, — добавляю, — кажется мне, что у здешнего хозяина дела идут не так чтобы очень.
— Почему ты так решил?
— Дымом не пахнет.
Освещения, к слову сказать, тоже не заметно, но этот факт можно на жадность списать. К чему, мол, керосин со свечами зазря палить, когда над лесом дармовой фонарь маячит? А вот дымок… ужин они должны были не так давно сготовить… да и ночь совсем уж теплой назвать язык не повернется.
— Как там, — вполголоса интересуюсь, — друзья наши серые поживают? Все еще в отдалении крутятся?
— Да.
Странно.
— Странно. — Дара словно мои мысли прочитала. — Таверна заброшена.
— Таверна?
Переспросил и тут же сам на ветке дуба рядом с дорогой вывеску увидел: таверна «Старый олень». Причем, похоже, сам олень ее и вешал… в юности — надпись потемнела так, что пока различишь, глаз три раза сломаешь. Вдобавок висит криво, а одна доска снизу и вовсе отвалилась.
— Я только теперь, когда прочла название, — говорит принцесса, — вспомнила, что слышала о ней. Не лучшая таверна на тракте, нет, но единственная на два дня пути.
— Ну может, кто-нибудь взял да и открыл поблизости общественную столовую, — усмехаюсь. — А здешний хозяин из-за этого, соответственно, прогорел.
— Могло сложиться и так. По крайней мере, — озабоченно говорит Дара, — я не чувствую за этим забором Зла.
С учетом того, что мы уже почти вплотную подкатили, — новость утешающая. Особенно же по той причине, что домик этот, несмотря на первоначальное, как говорит старший лейтенант Светлов, негативное впечатление, интерес у меня вызывал. Если он и вправду брошен… коней внутрь завести, дверь привалить хорошенько чем-нибудь тяжелым, а пару окон оборонять куда легче, чем вкруговую отмахиваться. И до рассвета… если не полезут, так хоть отоспимся по очереди. Днем всяко веселее…
Фургон, правда, при таком раскладе без присмотра остается, ну да он-то деревянный, в смысле несъедобный.
Только вот, думаю, мнение принцессы тоже неплохо бы узнать. Во-первых, потому что принцесса. Во-вторых, из нас двоих в оборотнях только она чего-то понимает. А то вдруг они по подкопам мастера или с огнем обращаться умеют не хуже керосинщиков из фойеркоманд? Запалят с трех концов и даже фамилий не спросят.
— Считаешь, стоит заглянуть? — спрашиваю.
Дара вместо ответа то ли хмыкнула, то ли хихикнула… нервно так.
Ворота у «Старого оленя» оказались почти не запертые. Почти — потому как в землю они, судя по всему, корни пустили, ну а петли последний раз смазывал тот самый олень… в тот же день, когда вывеску вешал. Скрип ошеломляющей чистоты звука… волкодлаки от него, наверное, еще дальше в лес удрали, километра на полтора минимум.
Попытался было доску от забора вместо рычага приспособить — получил в итоге груду щепок, прореху в куртке и пяток заноз в предплечье. Стою, на дыру любуюсь… слова всякие соответствующие припоминаю… и тут принцесса руки вытянула, пальцы как-то хитро переплела — ворота дрогнули и плавненько, не спеша, во двор шлепнулись. Я как стоял, так и замер — хорошо хоть, челюсть не отвисла.
— Руку покажи.
— А?
— Покажи рану.
Я повернулся, сунул принцессе под нос раненую конечность — Дара над ней ладонью провела — и боль как ветром сдуло. Глянул: от царапины и следа не осталось, чистая гладкая кожа. А ведь порвался-то здорово: гимнастерка вокруг дыры вся от крови темная.
Ловко. До этого меня так только поп один местный врачевал, отец Иллирий. Я тогда стаю Призраков Ужаса изничтожил… тараном… пешим, а кровь у них, как мне рыжая тогда сказала, ядовитая до невозможности, вот и… ну а если говорить проще, то есть по-нашему, исцелил меня товарищ поп от чего-то вроде иприта. А заодно и последствия второго ранения ликвидировал, подчистую. Почти как сейчас — был шрам и пропал, словно и не дырявил меня насквозь пулеметчик фрицевский.
— Здорово, — говорю. — Слушай, а куртку с гимнастеркой так же заштопать можешь?
— Нет.
— Жаль, — вздыхаю. — А… ворота ты чем так здорово приложила?
— Знаком Силы. И, — насмешливо говорит Дарсолана, — если ты не догадался, «приложила» я их вовсе не для того, чтобы мы топтались перед ними до рассвета, а совсем с противоположной целью.
Замечание верное — и не возразишь.
— Теперь догадался. Заводи фургон во двор, а я пока в доме осмотрюсь.
И пока ее высочество мою наглую выходку переварить пыталась — запрыгнул на козлы, выдернул автомат из-под сена и медленно, не торопясь… побежал.
Только на крыльце остановился, затвор взвести. Пнул дверь — двери, понятное дело, хоть бы хны, она к открыванию внутрь не предназначалась. Так, думаю, спокойно, Малахов, без нервов… вспомни, чему тебя товарищ капитан учил. Ремень через плечо, палец на спуск, левой рукой осторожно берем дверную ручку… интересная такая ручка, массивная, сплошные финтифлюшки с завитушками. Первый раз здесь такую ручку вижу, совершенно нехарактерный для местных стиль… ее бы к нам на какое-нибудь присутственное место николашкиных времен… ну или хотя бы на особняк купчины первогильдейского… бронзовая, судя по цвету. Хотя при лунном освещении леший чего уверенно разберешь… берем эту ручку, поворачиваем, тянем на себя… выбрасываем! И тупо смотрим на дверь, которая теперь без ручки.
Вот ведь! Ну хорошо, мы люди не гордые, мы и через окно можем — благо ставен не предусмотрено, а стекол и след простыл… если они вообще были. Со стекольным производством в этом мире даже у гномов пока туго, гобеленом ручной работы занавесить, и то дешевле выйдет… даже в три слоя.
Бросили дом не очень давно. Полгода, а то и меньше, это я мог уверенно сказать — нагляделся. До чертиков в глазах — и на брошенные и на сожженные, снарядами и бомбами разваленные… каких только мне за три года войны повидать не пришлось. Одно время казалось: я забывать начал, что такое дом… сооружение из четырех стен и крыши, в котором люди живут. Не в окопах, в шинели завернувшись, не в палатках или землянках, а в домах. И строят дома вовсе не за тем, чтобы оборону в них держать, потому и амбразуры в них такие неправильные — большие.
