— Старший.
— А я просто. Ты пехота?
— Бери выше, — говорю, — дивизионная разведка.
— Ну а я артиллерия. ИПТАП, слыхал про такое?
— Как же, — говорю, — сорокапяточки. Смерть врагу, конец расчету. Наслышаны, знаем.
— У нас уже новые были, — говорит, — 57-ми. Вот с одной такой я сюда и угодил.
— А здесь, — спрашиваю, — чего делаешь?
— А я, — говорит, — замковым ПВО заведую. В правом крыле одна наша зенитка стоит, 85-ти, в левом — фрицевская, восемь-восемь. И еще «эрликон» на главной башне торчит, только к нему снарядов вечно нет.
— Тут я как раз помочь могу, — говорю. — У нас недавно «фоккер» хлопнулся, 190-й, там этих снарядов штук пятьсот — если подойдут, конечно.
Рязань аж подскочил.
— Слушай, — говорит, — да за такое, за такой подарок я… я…
— Ты бы, — усмехаюсь, — хоть имя свое сказал. Я вот, например, на Сергея Малахова, бывает, отзываюсь.
— А чего имя, имя у меня простое — Рязанцев Николай.
— Точно, — говорю, — я как твою рожу из окна увидел, сразу подумал — Рязань-матушка.
— Тоже мне — разведка.
— Ну вообще, — интересуюсь, — давно здесь кантуешься?
— Да уж, — зевает Николай, — с полгода.
— О, — говорю, — так ты небось и новостей-то последних не знаешь?
— Откуда. У нас же тут до последних двух недель такое захолустье было — мухи от скуки на лету дохли. Пока там, — на замок кивает, — не решили, что королевский двор сюда переберется. Тут-то все, понятно, забегали, как ошпаренные.
— Ну, тогда лови.
Выложил я ему сводки Софинформбюро за последние месяцы — и про Белоруссию, и про второй фронт, и про наши украинские дела.
Коля только вздохнул завистливо.
— Вот, — говорит, — это да. Это люди дела делают. А мы тут…
— А что, — спрашиваю, — вам злыдни местные не сильно досаждали?
— Да не. Покуда тихо было. Но, скажу тебе, тишина эта такая, нехорошая тишина. Ну, знаешь…
— Как перед большим боем.
— Во. В точку.
— Ну а разведка ваша куда смотрит? Или, — говорю, — она тут вообще отсутствует как диагноз?
— Да был один попик, — отвечает Рязань. — То есть чего был, он и сейчас есть… где-то. Затаился, крыса церковная. Выпить не дурак, да девок дворовых за зады щипать, а насчет дела… какие-то сведенья он выдавал, а откуда брал, леший знает. Мне одна… бойкая… рассказывала, что у него в часовне шар хрустальный есть, в который видно, чего на той стороне творится. Еще слух ходил, что он с птицами общаться умеет, хотя по этой части больше друиды мастера. Есть тут такие… лесники-агрономы.
Коля это так спокойно говорит, с ехидцей, а меня злость начала разбирать.
— С чертями он зелеными общался, — говорю. — А смотрел небось в бутылочные донца. Знаешь, сколько там полезной информации высмотреть можно? А уж зеленые черти — это и вовсе источник воистину неоценимый. Таких новостей порасскажут — свеженьких, прямиком из преисподней.
— Да говорил я управляющему нашему, — мигает Коля, — графу Эльварду, я его Эдиком зову, что гнать надо этого алкаша в три шеи, пока до беды не довел, а на его место из столицы толкового мага вытребовать. И чтобы исцелял заодно. А то стыдно сказать — во всем замке из медпресонала коновал дядя Фотт. Никто, понятно, к нему и не обращается, дураков нет, все, случись что, на болото топают, к бабке Пиго — тоже та еще старушка, Баба-яга чистой воды. Во, — оживляется Рязань, — самогонку-то бабка тоже гонит, уж не ведаю с кого. Пойло на вид отвратное, на запах и вкус тоже, но коли сумеешь заглотнуть не проблевав — забирает, доложу тебе, не хуже наркомовских.
— Ты, я погляжу, — говорю, — неплохо тут устроился. Вжился, можно сказать.
— А то, — опять Коля мне подмигивает. — Вы, разведка, канешно, аристократия, но и мы, пушкари тоже кой-чего… о, а вон и второй наш канонир идет.
Я голову лениво так повернул — гляжу…
— Эй, — шепчу Кольке. — Это ж фриц.
— Не, — мотает головой Николай. — Он не фриц. Австриец.
— Один леший, — говорю. — Сам-то… Адольф тоже ведь из австрийцев.
— Ну, ты загнул, — говорит Рязань. — Рудольф нормальный парень, по нашим не стрелял…
— Точно?
— Будь спок. Ты что думаешь, стал бы я с фашистом так, запросто… я его солдатскую книжку со всех сторон обнюхал. Он с 40-го в ПВО рейха барабанил, против союзничков. В расчете восемь-восемь. Под этим… Дюссельдорфом. Наши туда точно не дотягивали.
— А сюда как попал?
— Им прямо на позицию сбитый бомбер шлепнулся, — улыбается Николай. — Американский, стратегический. Со всеми бомбами, представляешь?
Да уж, думаю, тут энергии — хоть залейся. Раз двадцать туда-обратно можно.
Немец этот, то есть австриец, уже совсем близко подошел. Я, понятно, первым делом на форму — все верно, комбез рабочий от Геринга, и значок зенитной артиллерии поблескивает, как и положено.
Ладно, думаю, чего уж там… раз он здесь не враг, а вроде даже и свой…
Встал и руку ему протягиваю:
— Сергей Малахов.
Австриец этот оценивающе так на меня посмотрел… волосы у него черные, а глаза, что характерно, голубые. Ладно, хоть целиком на белокурую бестию не вытягивает.
— Рудольф Вельт.
Первый раз вот так с немцем… тьфу, с австрийцем, за руку здороваюсь.
— Меня искал? — спрашивает Рязань.
— Тебя. Отвертки где?
— Где всегда. Под кроватью, в ящике.
— Смотрел, не нашел.
— Плохо смотрел. Они там в ветошь замотаны, а сверху напильники лежат.
— Я ведь, — говорит Рудольф, — сейчас проверю.
— Валяй. А то, — оживляется Рязань, — может, с нами посидишь?
— Времени нет, — отвечает австриец. Развернулся он ко мне, глянул… с прищуром, но не зло, а так… спокойно.
— Чуть позже, — говорит, — с делом закончу, тогда подойду. С новым человеком поговорить всегда интересно.
— Он нам, — встревает Колька, — снаряды к «эрликону» пообещал.
— Что ж, — задумчиво кивает австриец. — Они нам пригодятся.
Повернулся и пошел.
Ну, думаю, первое впечатление, можно сказать, неплохое. У меня, по крайней мере.
— В самом деле, — говорит Колька, — Вельт хороший мужик. Мы с ним уже, считай, четвертый месяц в одной комнатушке вместе.
— И ты его, — улыбаюсь, — в партию вступить еще не сагитировал?
— Пытался, — вздыхает Рязань. — Только… Руди-то парень начитанный, даже в университете поучиться успел, а у меня что — всего образования три класса да коридор.
