Левая уже легче пошла. Правой-левой, левой-правой… До первых деревьев дошагал.
Главное, думаю, на бег не сбиться.
Ладно. Метров сто я так отшагал — мысли в башке как полевая кухня после прямого попадания, — нет, думаю, стоп. Всю эту лирику, всю эту загадочную женскую душу… Отставить как крайне неуместную в боевой обстановке. Сложить в вещмешок и закопать поглубже. Сейчас главное — За-да-ние.
Да и за окружающей местностью посматривать надо.
А местность тут… та еще.
Я в первый момент даже не сразу сообразил, что это такое. Не то чтобы я раньше башен от «тигра» не видал — видал и даже, можно сказать, больше, чем для здоровья полезно. И на танках, и чуть поодаль. Но вот такого видеть еще не приходилось.
Посреди леса — зачарованного, но все равно леса-то — валяется танковая башня без всяких признаков остального танка. Валяется, что характерно, на боку. А деревья перед ней — стволов десять, причем неслабых таких стволов — переломаны, как ветки сухие.
То еще зрелище.
Подошел я поближе, осмотрел пеньки, прикинул — где эта хреновина объявилась и как летела. Получилось, что возникла башня метрах в двух от земли, да еще с нехилой начальной скоростью.
Ну, думаю, ни черта ж себе. Чем же это там по этому «тигру» врезали, что здесь одна башня так летела?! Или бомбой — ну это вряд ли, или хорошим фугасом. Стадвадцатидвух-, а то и стапятидесяти-.
Интересно, думаю, а кроме башни, от танка что-нибудь осталось? Или одна воронка?
Ладно. Прошагал я по этому лесу еще километра три — без особых приключений. Лес как лес. В смысле, как обычный заколдованный или там зачарованный, уж не знаю, как правильно, лес. Подумаешь. Мы и не такое видали. Мы…
Я уж было думал, что после «тигровой» башни посреди дремучего леса меня уж ничем не проймешь. Как же. Как говорил рядовой Петренко — «ща». Уж не знаю кто, но только они, похоже, надо мной издеваться только начинали.
Картина на раз. А то и на два.
Посреди лесной опушки стоит пенек. Хороший такой пенек, метра так два на полтора. А на пеньке том гордо возвышается немецкий шестиствольный миномет — весь ржавый, как кошмар старшины Раткевича. Уж не знаю, что с ним нужно было сотворить, чтобы до такого состояния довести — явно не просто закопать или в воду сбросить. Мы этой весной траншею 41-го раскапывали, тоже миномет ржавый нашли, так той ржавчине до этой — как до Берлина раком.
Композиция, что называется, уже хороша сама по себе. Но тому, кто это сооружал, то ли мало показалось, то ли запросы у него сильно кривохудожественные — он поверх миномета череп водрузил. Тоже впечатляющий, даже без миномета. Одни рога чего стоят. То ли, думаю, это местного вола череп — по габаритам вроде подходит, а внешне — черт его знает, я ж у этих под шерстью ничего толком и не рассмотрел — у меня ж глаза не рентгеновские. А что, думаю, вполне может быть. Помню, я когда коровий череп первый раз увидел — отскочил, как от гранаты.
Только вот зубки у этого… черепка больно нетравоядные. Острые. Да и много их. Не-е, думаю, это не из волов, эта зверушка из тех, кто волами за завтраком перекусывает.
У нас-то такие зверушки миллион лет как вымерли. Из-за дефицита волов и прочих мамонтов. А здесь, похоже, сохранились — череп-то свежий.
Или местные мичуринцы их заново повыводили. Экспериментаторы чертовы.
Ладно. Постоял, прислушался — вроде тихо вокруг, никто цветы к подножию монумента не тащит, да и самих цветов что-то не видать. Костей, правда, кроме самого черепка, тоже.
Ну, думаю, смех смехом, а надо дальше идти.
И только я из-за дерева вышел, как эта чертова конструкция заскрипит на весь лес — и в мою сторону начинает разворачиваться. А я стою. Ноги словно к земле приросли, да и вообще — шевельнуться не могу.
И тянется все это так медленно-медленно. Даже не знаю — то ли это время на той полянке такие шутки начало шутить, то ли… то ли еще кто.
Хреновина наконец развернулась, уставилась на меня всеми восемью дырками — шесть стволов плюс две в черепушке, хлопнула негромко и начала дымом окутываться. А из верхнего ствола мина вылетела.
Летела она… ну, не сказать, что совсем уж медленно… а как бегущий человек, с такой примерно скоростью. И пламя за ней тянулось не так, как обычно у ракет, у «катюш», например, а словно и в самом деле бегун факел несет — волнами переливается.
И летит эта зараза прямиком на меня.
А я стою, и мысли у меня в голове тоже медленно-медленно ползают — любая осенняя муха обгонит — одна глупее другой.
Черт, думаю, надо будет мне от шестистволок этих подальше держаться. Не везет мне с ними. Что-то. Интересно, а может, меня хоть теперь обратно перекинет? Или еще дальше? Лучше бы, думаю, конечно, чтобы обратно. Правда, неизвестно, на чью территорию выкинуть может, но даже если к немцам — руки-ноги целы, пока во всяком случае, оружие имеется — не пропаду.
Хуже, если опять в другой мир. Из тех, куда меня рыжая на экскурсии водила. Самому-то мне проход вовек не открыть, хоть головой о скалу бейся, хоть гранатой ее подрывай — не открыть. А сидеть, ждать, пока кто-нибудь мимо проходить будет, ну, в смысле, из мира в мир — так ведь там движение не так чтобы уж очень оживленное — не Герингштрассе. Пока дождешься, запросто можно ноги протянуть. Вместе с копытами. А…
Тут мина наконец мимо меня пролетела и в дерево врезалась. Я за ней развернулся — сам не заметил как, — гляжу, а она в ствол сантиметров на десять ушла. Интересно, думаю, а рваться она тоже вот так, замедленно, будет? И как эти замедленные осколки на меня подействуют… в лоб или по лбу — в данном, как говорил старший лейтенант Светлов, конкретном случае разница весьма существенная.
Да только мина эта, похоже, решила, что представление пора заканчивать. Взяла, да и погасла. Даже не пошипела минут пять для приличия. Струйка дыма сизого из сопла поднялась — и все.
Да уж, думаю, основательно же она протухла.
Поднял осторожно руку, потрогал голову — надо же, целая вроде, и даже вспотеть не успел, — покосился на пень с минометом и как бросился сломя голову прочь с той поляны — только ветки хрустнули.
И остановился метров через пятьсот, не раньше.
Ну, думаю, ну. Наставили, нельзя же не сказать! Памятник архитектуры! Тоже мне — лесонаваждение. Тьфу.
Вот от таких шуточек в голове паутина и заводится, намного раньше положенного.
Посидел я у одного ствола минут пять, пока руки-ноги да сердце в норму приходили, подумал и решил на этот же ствол влезть — поглядеть, долго ли мне еще по этому чертовому лесу пилить осталось. По моим-то расчетам выходило: не так чтобы очень — в пределах версты, может, даже чуть меньше.
Вскарабкался на верхушку — пару раз, конечно, чуть не навернулся, — осмотрелся: точно, метрах в семистах хороший кусок открытого пространства начинается. Очень похоже, что это та самая пасека и есть.
