— Жуть получалась, девочка. Куда более жуткая жуть, чем случившееся в реальности.
— Страшнее Апокалипсиса?
— Страшнее репетиции Апокалипсиса. По нашим расчётам, переход «порога» в 100 применённых по городам мегатонн означал гибель всему живому. И когда наступила Ночь, и Зима… она могла… должна была затянуться на годы. Мы рассчитали, что сажа, нагреваясь солнечными лучами, станет подниматься вверх вместе с нагретыми ею массами воздуха и выйдет из области образования осадков. Приземный воздух окажется холоднее находящегося выше, и конвекция значительно ослабеет, считали мы, осадков станет меньше. Так что весь этот пепел будет вымываться гораздо медленнее, чем в обычных условиях. Из-за отсутствия света погибнет фитопланктон в океане. Из-за холодов погибнут леса. Впрочем, думаю, в тропиках и субтропиках растительность и большая часть животного мира была уничтожена и в реальности — ведь тропические леса могут существовать лишь в узком диапазоне температур и освещённости. Мы, — горько усмехнулся учитель, — даже сумели догадаться, что резкие термические контрасты между охладившейся сушей и океаном вызовут серии чудовищных по силе ураганов. Вот про землетрясения не сообразили, да… вернее, некому было сообразить, тектоников позвать забыли…
— А Лето?
— Лето, — вздохнул Михаил Дмитриевич, — это щелбан от природы. Мы даже не смогли толком понять, что именно запустило механизм глобального потепления. Григорьев говорил о «зачернившей» Антарктиду саже, о подскочившей вулканической активности… Марина утверждала, что причина в углекислом газе, образующемся при разложении мёртвых лесов — только вот анализ атмосферы не показал настолько радикального изменения состава… жизнь среагировала быстрее. В чём-то её, возможно, подхлестнула радиация, тот самый пепел, хотя… — учитель отвернулся от окна, неторопливо прошёлся вдоль книжного шкафа… достал тёмно-зелёный «кирпич» фолианта, взвесил на ладони.
— Эволюционная теория… участь растопки эту книжицу миновала, а зря. Что-то господин Дарвин недодумал. Хотя, конечно, персонально для него такой замечательный глобальный опыт по экстремальной приспособляемости Господь не ставил, это нам «посчастливилось». Все эти новые виды, этот потрясающий всплеск биологической активности… нет, не думаю, что дело в одной лишь радиации — скорее всего, мать-природа припасла на этот счёт какой-то механизм, инструкцию по действиям в аварийной обстановке. Жизнь на этой планете пытались угробить далеко не один раз. И с чего мы, олухи, взяли, что несколько термоядерных хлопушек добьются успеха там, где спасовал Его Величество Астероид… гордыня обуяла, недаром её в число смертных грехов записали.
Шемяка
— Анют, — фонарик уже давал не свет, а так, намёк на него, и потому плечо девушки Сергею удалось найти лишь со второй попытки. — Ань, ты чего, заснула?
— Нет. Просто задумалась.
— Нашла время…
— Да, нашла, — девушка говорила спокойно, без вызова. — Именно здесь и именно сейчас.
— Ну ладно, — примирительно произнёс Айсман. — Тебе виднее, не спорю. Но прежде, чем ты снова впадёшь в задумчивость, будь уж так добра — ответь, наконец, ради чего мы сюда припёрлись? Ради этой хреновины?
— Да.
— И что это за чертовщина? Самогонный мини-завод? Машина по производству золота из дерьма?
— Это, — медленно произнесла Анна, — билет на самолёт.
— Че-его?
— Видишь корзину в углу? — девушка подняла фонарик, но всё, чего смог добиться слабо тлеющий огонёк, был отблеск чего-то металлического.
— Корзину? — перепросил Шемяка. — Пока факел горел, я помню, там какая-то клетка стояла.
— Верно. Эта клетка и есть корзина… воздушного шара. На нём я и Рик должны были улететь.
— Улететь — куда?! — потрясённо выдохнул Сергей. «С Большого Острова есть два пути, — голос Евграфыча прозвучал из глубин памяти так отчётливо, что Айсман едва не обернулся, — назад… и вперёд».
— Вы что, собрались за Волжское море?!
— Мы, — фонарик то ли сдох, то ли Анна выключила его, но Сергей уже приспособился к темноте, по крайней мере, светлое пятно на месте лица своей спутницы он различал, — собрались в Европу.
«Чокнутые, — растерянно подумал Шемяка, — они с самого начала были чокнутые! А я, дурак, с ними связался».
— Анют… ты-ы… не шутишь? Ты серьёзно?
— Серьёзней некуда.
— Ну-у… блин, да никто же толком даже не знает, чего за морем! Может, там и земли-то нет.
— Есть. В 85-м… в Тюмени попытались организовать экспедицию. Бывшие аэрофлотовцы, на двух самолётах — они пролетели над морем, нашли аэродром, с виду целый, и один попытался сесть… но полоса оказалась разбитой. Больше попыток не было — слишком дорого, да и зачем?
— Михаил Дмитриевич, — продолжила Анна, — собирался лететь сам, но клановцы нашли его зимой, а устойчивый ветер с востока на запад дует летом… сейчас. Он рассказал мне… нарисовал карту. Потом его убили. Уже тогда я решила сбежать, но… просто ради побега Энрико со мной бы не пошел.
— Я так и не понял, — признался Айсман, — какого лешего Рик за тобой пёрся? Он ведь не… то есть…
— Он шёл за мной ради идеи. Дойти до Европы. Стать первыми, кто перекинет мостик между двумя островками… осколками цивилизации.
— Ань, но это ж безумие! — Сергей почти кричал, ему казалось, что темнота вокруг стала плотной, давящей… и только светлое пятно впереди… свет среди тьмы…
— Безумие, конечно же… — отозвалась девушка. — Идти в неизвестность из-за каких-то случайно пойманных радиостанцией слов на чужом языке. Совершенное безумие. И знаешь, что ещё? Пять веков назад, когда Христофор Колумб отплывал на своих каравеллах, его тоже считали безумцем — подумаешь, обрывки карты, странные предметы, выброшенные прибоем… расчёты свихнувшегося математика. Разве это имеет хоть какое-то значение в сравнении с точным знанием — Земля плоская и стоит на трёх китах.
Она говорила всё тише и тише — наверное, поэтому Шемяка начал приближаться к ней. Шаг, другой — он упёрся грудью во что-то твёрдое, выпуклое… чёртов панцирь… нашёл рукой ремень. Ремень был её, а вот брюки, которые он держал — те самые, запасные…
— Ты… полетишь со мной?
— Если ты позовёшь, — прошептал он, — позовёшь меня… туда, за край света.
— Ты с меня эту штуку содрать сумеешь?
— В темноте? Нет.
— Значит, обойдёмся прямо так.
Тайна
— А теперь, — услышала она в наушниках ровный голос Швейцарца, — приготовься. Сейчас начнётся веселье.
И в следующий миг земля поменялась местами с небом.
Швейцарец атаковал с пикирования. Это был серьёзный риск — при весьма возможном отказе узлов подвески сорокаградусный угол в сочетании с высотой сброса почти не оставлял ему шансов на вывод машины из пике. Но цель стоила этой цены — первую бомбу он хотел положить с максимально возможной точностью.
