И, может, теперь хотя бы я могу сказать себе, что некий человек — далеко не мальчишка — попросту жутко соскучился по другому человеку… который для него, наверное, так навсегда и останется мальчишкой. Его мальчишкой.
Да ты посмотри на него, олух, разуй глаза — он же сдал за последние годы, здорово. Вспомни…»
— Кстати… — медленно заговорил Швейцарец, — ты так ни разу и не сказал мне, откуда взялись эти «210-е»? Всё-таки гравировка золотом и резьба по кости — немного не твой профиль, да и навряд ли бы ты стал разукрашивать собственные стволы в столь пижонском стиле. Или это снова одна из твоих любимых страшных военных… — он едва не сказал «тайн», но в последний момент заменил на другое слово: — секретов?
— Так и не сказал? — удивлённо переспросил Старик. — Забавно… нет, страшного и военного в этом ничего нет… теперь уже. Это был подарок от фирмы.
— От фирмы SIG?
— А ты думаешь, «Р210» мне могли поднести от «Хеклера» или «Штайра»? — насмешливо улыбнувшись, Старик на миг стал очень похож на прежнего себя.
— Нет, но… мало ли какая фирма может сделать такой подарок. Вдруг ты курировал закупку тракторов или пылесосов.
— Вот чем не торговал ни разу, так это пылесосами, — отозвался Старик. — Тракторами, да, приходилось… правда, трактора эти были, как бы помягче сказать…
— С лемехом плуга калибра сто мы-мы? — предположил Швейцарец.
— Это уже от марки трактора зависело. Нет, эти позолоченные игрушки преподнесли мне именно зиговцы… за посредничество в одной небольшой, но весьма прибыльной для них сделке.
— Я раньше, — задумчиво сказал Швейцарец, — всё удивлялся, что ты мне их так легко отдал.
— А мне они как-то не легли, — спокойно отозвался Старик. — И потом, ты же знаешь — я хоть и специализировался по большей части на Европе, но в душу мне запал именно американский стрелковый стиль. Сорок пятый — это любовь навсегда.
— В ногу он тебе запал, — хмыкнул Швейцарец. — И в плечо… левое. Плечо — это ведь Сальвадор был?
— Сальвадор, — кивнул Старик. — Вот потому, в общем, и запал, что попади тот олух не в левое, а в правое плечо, лежал бы я сейчас под пальмой… хотя, если крепко подумать, сейчас бы, наверное, уже под водорослями.
Он встал, неторопливо потянулся, со вкусом хрустнув напоследок пальцами…
— Готово.
— Быстро ты управился…
— Практика, сынок, практика… великая вещь!
— Кто бы спорил, — Швейцарец с удовольствием последовал примеру Старика, правда, костяшками хрустеть не стал, а вместо этого старательно промял шею, разминая затёкшие мышцы, — но я не буду. Ты сейчас куда?
— Сначала на огород, потом на пасеку загляну. Обед ведь на троих надо сготовить, а я одного только гостя ждал.
— Пасеку… с мясом-то у тебя как?
— Ты, — усмехнулся Старик, — помнишь день, когда в этом доме мясо переводилось?
— Нет, — признался Швейцарец. — Не помню.
— То-то же.
— Послушай, — неожиданно сказал Швейцарец. — Я спросить хотел… а… как тебе она?
— Забавно…
Старик, поправив рукав, неторопливо прошёлся вдоль комнаты.
— Забавно, что ты меня спрашиваешь об этом.
— А кого ещё?
— Себя, разумеется. Ты ведь знаком с ней уже… сколько? Почти две недели?
— И? — Швейцарец вдруг сообразил, что полминуты вертит в пальцах карандашный огрызок. «Вот ведь дурацкая привычка, — расстроенно подумал он, — а казалось, давно уже отучился. Нервничаю. Может, отсутствие кобур сказывается. Чёрт, затянул я свой последний вояж — без пистолета под рукой чувствую себя хуже, чем голый на площади».
— Своё мнение я знаю. А спросил именно потому, что мне интересно твоё впечатление. Взгляд со стороны.
— Боишься, что влюблённость повлияла на остроту твоего собственного взгляда не в лучшую сторону?
Да какая ещё влюблённость, едва не выкрикнул Швейцарец. Но промолчал. «Если сомневаешься, лучше промолчи, — внушал ему когда-то стоявший напротив человек. — А если хочешь мне солгать, тогда молчи тем более».
— Ах вот, значит, оно как! — после долгой паузы задумчиво произнёс Старик. — Признаюсь, я как раз не был уверен, что дело настолько… глубоко зашло.
— Если не был уверен, зачем сказал?
— Выстрел наудачу, — пожал плечами Старик. — И, как выясняется, удачный.
— Раньше ты не полагался на везение. И мне не советовал.
— Раньше… раньше я не имел права на ошибку.
— А сейчас имеешь?
— Сейчас, — устало вздохнул Старик. — Я имею право… почти на всё.
— И всё же…
— Упрямый ты…
— Я не меньше вас упряма, — попытки имитировать голос Шурочки Азаровой у Швейцарца всегда получались, мягко говоря, не очень, но Старик его понял.
— Ладно. Так и быть, не буду тебя мучить, отплачу, — Старик слегка усмехнулся, — добром за зло. Первое впечатление — положительное. Девчонка умная, симпатичная, в тебя, дурака, — он улыбнулся шире, — влюблена, словно кролик в морковку. Это ты хотел услышать?
— Примерно.
— Ну а так точно будет дня через три, когда я к ней поближе присмотрюсь. Идём, а то без лука обедать будешь.
— Котлеты без лука? — возмутился Швейцарец. — Это ж татьянство!
Сашка
Засада была примерно там, где я и предполагал, — в трёх сотнях метров от бывшего берега, за первыми рядами домов. Улица Гипсовая…
Слева зашуршало, потом раздался дробный стук — я, резко дёрнувшись, поймал источник стука на прицел. Сообразил, что катящийся по груде битого камня кирпич — ловушка, но крикнуть, предупредить уже не успевал — ни я, ни Сергей. Протяжно хлопнула сталь, и — «бдзинь!» — звук, с которым самострельный болт, скользнув по панцирю Эмминой хозяйки, улетел куда-то в ночь, можно было назвать почти стеклянным.
Расчёт был, в общем-то, верный — простенькой ловушкой, камнем на верёвочке, заставить нас развернуться боком к стрелку. Подавляющая часть броников толком защищает лишь грудь и спину, да и шанс задеть что-либо жизненно важное при стрельбе в бок много выше — хотя, думаю, для самострельного болта с широким листовидным остриём последнее куда менее значимо, чем для пули моего калибра. Хороший был расчёт, но создатель титанового панциря оказался предусмотрительней.
Мигом позже стрелок уже с лязгом и грохотом летел вниз. Разряженный самострел он бросил наверху, и сейчас в каждой его лапе — назвать эти здоровенные, в перчатках каждая была почти с голову Шемяки, конечности руками у меня затвор не провернулся бы — сверкало по ножу. Вернее, по большой наточенной железяке — не уверен, что иззубренная стальная полоса почти в полметра длиной ещё может причислять себя к ножам, пусть даже и держат её обратным хватом.
