Я твердо приказал себе не смотреть больше на церетку, а то она, бедняжка, не сможет проглотить ни кусочка. Приказ я выполнил, но настроение тут же испортилось.
Я сидел и распалял в себе злобу на аристократов. Мне вдруг сделалась омерзительна их манера играть свадьбы — будто сводили вместе двух породистых лошадей. А еще смеют называть крестьян грубыми и разнузданными. Посмотрели бы на себя сейчас. Каждый обязательно смерит новую пару похотливым взглядом. И никому в голову не придет, что в таком соединении заключена какая-то тайна, непостижимая для разума сила, заставляющая их на миг подняться от обычного человеческого скотства к всемогуществу. Что только это в нас и ценно, а не наши корабли, плантации и поместья.
Похоже, я здорово захмелел. За столом уже почти никого не осталось. Молодежь устроила танцы в большой гостиной, те, кто постарше, разложили карты. Я понял, что пора уносить ноги. Сейчас меня никто не заметит.
Я спустился в сад и услышал голоса. Внизу, у мраморного фонтана, изображавшего некое морское чудовище, стояли две женщины.
В одной из них я с удивлением узнал свою даму. Вторая — сухопарая девица не первой молодости — выговаривала ей визгливым голосом.
— И года не прошло, а ты уже снова веселишься тут! Всем подряд глазки строишь! Мало у тебя, видно, развлечений в Храме.
Кайрен ответила тихо, но внятно:
— Тейя, прошу тебя, нас могут услышать. Ради памяти Энгуса, не устраивай снова скандала.
— Ты еще имя его смеешь произносить, грязная ты…
И с размаху залепила моей даме звонкую пощечину.
И что самое невероятное, моя гордячка аристократка не сказала ни слова, а лишь опустила голову, как провинившаяся служанка.
Я хотел было прийти ей на помощь, но потом подумал, что лучше не спешить. Защищать женщину от женщины — дело неблагодарное. Тем более что увидел спускавшихся по лестнице церетов и тарда. Я нырнул в ближайшие кусты, добежал, перепрыгивая через клумбы, до ограды и успел увидеть еще раз бледное личико и золотистые волосы Иды прежде, чем она села в коляску. Садились женщины также сами, без чьей-либо помощи, и могу засвидетельствовать, что Ида справилась со своими юбками с неподражаемой грацией.
Вернувшись назад, я застал Кайрен в одиночестве все у того же фонтана. В глубокой задумчивости она «пекла блинчики»: бросала золотые монеты так, что они плашмя стукались о воду и снова подскакивали.
— Доброй ночи, кузина, — сказал я как можно мягче, чтоб не напугать ее.
Но она не испугалась.
— Доброй ночи, кузен, — ответила она спокойно. — Вы что, видели?
— К сожалению. Я оказался от вас слишком близко.
— Не мудрено. Бедняжка визжала на весь сад. Это сестра моего покойного жениха. Считает, что я повинна в его смерти.
Только тут я заметил, что она все еще дрожит то ли от холода, то ли от обиды, и накинул ей на плечи свой плащ.
— Кузина, вы поступаете неразумно, сидя здесь. Давай те я провожу вас домой.
Она покачала головой:
— Спасибо, но я тоже живу за городской стеной.
— Может быть, вы переночуете у родни?
— После того, что сегодня случилось? Думаете, вы единственный, кто слышал Тейю? — усмехнулась она. — Нет, спасибо, я прекрасно доберусь сама.
Я, однако, заставил ее подняться. Руки у нее, разумеется, были холодными как лед.
— Никаких возражений, кузина. Я вас провожаю. Где вы живете?
— Храм Тишины, — ответила она и посмотрела на меня с интересом. Ждала удивления или возмущения: аристократка, живущая в доме у тардов! Но сейчас меня гораздо больше волновало то, что она может застудить легкие. Грудная лихорадка не щадит глупых молодых девиц.
— Замечательно. Мы с вами почти соседи. Вы со своим экипажем или мне поискать?
Она пожала плечами:
— Ну хорошо, со своим. Я только поднимусь на минуту в дом, скажу отцу, что уезжаю.
В экипаже я заставил ее надеть собственный плащ, а своим укутал ей ноги.
— Вы — большой чудак, кузен, — сказала она, улыбаясь.
— Как вам будет угодно. Просто я жалею все живое. Ваше тело не виновато, что у вас неприятности. Не за что его так наказывать.
— Откуда вы знаете? Может, как раз оно и виновато?
— Нет. Во всех неприятностях вините свою глупую голову.
— А вы строги! У вас есть дети?
— Я не женат.
— Простите.
— Не за что.
Она снова тихонько засмеялась. Голос у нее был низкий, мягкий и смех чуть приглушенный.
— Я сейчас представила себе Алов и Фергуса. Как они бредут в спальню усталые, но счастливые. Не оттого, что вместе, а оттого, что с честью выдержали испытание.
Я вдруг произнес то слово, что вертелось у меня на языке весь вечер, хотя при даме его произносить не полагалось.
— Случка.
Дама моя почему-то не рассердилась, а только пожала плечами:
— Забавно. Вы сами только что говорили о любви к жизни. Почему же ваш глаз оскорбляют такие житейские вещи?
— Не знаю. Наверное, потому что, хоть, я и выродок, я все же упрямо пытаюсь быть человеком.
— Вы религиозны, кузен?
— Не знаю. Вам бы лучше поспать, а не слушать пьяные откровения незнакомца. Устраивайтесь поудобнее и закрывайте глаза. Ехать еще далеко.
Она покорно положила голову мне на плечо и вскоре в самом деле заснула. Наверное, здорово намучилась за сегодняшний день. Ее волосы щекотали мне ухо.
«Вот так кошка!» — восхитился я. Не то чтобы она положила на меня глаз, просто у асенок подобные маленькие хитрости в крови.
Вот в таких надо влюбляться, если в голове еще хоть что-то осталось. Покатые плечи, бедра тяжеловаты, но пятерых-шестерых детей родит не поморщившись. Волосы каштановые, густые, пахнут здоровьем. Глаза светло-карие, теплые, скулы узкие, подбородок твердый. И хоть она и вполовину не так грациозна, как моя Ида, зато везде будет на месте: и на троне, и в хижине угольщика, и под плащом бродяги. И отца для своих детей найдет такого, чтоб выросли живучими, сильными, с ясными головами. Словом, аристократка, цвет нации. Что она рядом со мной, выродком, делает, уму непостижимо.
Небо на востоке уже розовело, когда мы оказались у ворот Храма. Едва экипаж остановился, Кайрен тут же проснулась.
— Ох, кузен, вот и доброе утро! Только как же вы теперь доберетесь домой? Одолжить вам мою колымагу?
— Ни в коем случае. Ваш возница тоже падает от усталости. Я дойду сам, здесь недалеко.
— Тогда прощайте.
Старый каменный дом понемногу появлялся из рассветного тумана. Я посмотрел на его узкие окна-бойницы, на высокий фундамент, на массивное крыльцо, темный бревенчатый сруб поверх первого — каменного — этажа и снова утвердился в своих подозрениях. Похоже, его строили цереты еще до того, как мы появились на острове. Надо бы найти какой-нибудь повод зайти к кузине в гости и всласть полазить по здешним закуткам.
