И посмотрела на посла, а потом почему-то на меня. Лично я такие обычаи не одобряю. Если бы я проделал что-нибудь подобное с моей женой, она имела бы полное право вернуться к отцу. Правда, он-то не знает, что королева уже замужем, но это не извиняет ни его, ни ее. Тем более что господин Арнульф был явно доволен.
Как только мы вернулись, он во всех подробностях пересказал случившееся и поинтересовался, что это за обычай. Если он надеялся на то же, чего боялся я, то мы оба обманулись. Эрвинд нам спокойно и с удовольствием объяснил, что в последний из дней Высокой Звезды любой мужчина может поцеловать на людях девушку, которая ему нравится, и она не вправе отказать, но, если не хочет подарить свой поцелуй просто так, может потребовать за него любой выкуп.
Самое удивительное, он действительно не был расстроен! Он, наверное, и на балу отнесся бы к этому так же доброжелательно.
Мне никогда не понять асенов. Но есть в них что-то, за что им все прощаешь. Единственным пострадавшим оказался Гуннар. Он так и не оправился от асенских обычаев. Похоже, размышлял, чего могла бы потребовать королева, если бы это он ее поцеловал. Пришлось дать ему снотворного.
— Дура сопливая! — сказала королева.
Поскольку в ее рабочем кабинете никого не было, обращаться она могла только к своему отражению в оконном стекле. Сам кабинет имел сейчас вид довольно странный: картины повернуты лицом к стене, все любимые безделушки безжалостно сметены со стола, и на нем водворилась куча потертых, украшенных кляксами грамот.
Праздники кончились, урожай улегся в закрома, и тут же подвалила работа. Короне принадлежало несколько поместий в стране (именно короне — королеве принадлежал только Ашен), и каждую осень управляющие присылали свои доклады. Изучив их тщательно, можно было понять, каким выдался год для страны. Однако занятие это было тяжелым и нудным, и Мэй, мучимая укорами совести, взяла его на себя. И разгром в кабинете являлся доказательством ее мужественной борьбы с собой.
В результате этой борьбы она и обнаружила себя стоящей у окна, без единой мысли в голове. Погода испортилась. Дожди шли уже не таясь, целыми днями, жестоко секли землю тысячей холодных бичей. Дельта посерела и вздулась, заливая низкие берега. От ветра позвякивала черепица на крыше дворца. Ветер гнал на город тонкие разорванные облака, и Мэй казалось — это само небо с криком бежит ей навстречу.
— Работать надо, дорогая, а не сопли распускать, — сказала королева.
Усилием воли она усадила себя за стол и искоса глянула на дверь в надежде на избавление.
И избавитель появился — в лице дежурного офицера.
— Ваше Величество, Его Светлость господин Арнульф и Его Высочество, — Мэй невольно вздрогнула, — принц Гуннар просят их принять.
— Хорошо. Иду. — Она вскочила едва ли не с радостью — знала, о чем пойдет разговор и чем он закончится.
Кроме посла и принца в приемной был также Аттери — усталый и хмурый. Он давно уже нюхом чуял, что Мэй что-то скрывает, и это «что-то» очень важно, но спрашивать не решался. Урок, который она преподала ему после нападения на Эрвинда, все еще саднил. Ему не хотелось снова стать «до такой степени тардом».
Мэй не вошла — влетела. Улыбнулась, поприветствовала всех и приземлилась на своем троне. Тяжелое резное кресло делали еще для Эрвинда Старшего, и королева в нем казалась особенно трогательной и хрупкой. Она положила на подлокотники руки, склонила увенчанную тяжелым узлом волос головку.
— Я рада буду выслушать вас, господа.
Посол требовательно взглянул на принца, но тот от этого взгляда потерял дар речи. Королева с интересом вслушалась в затянувшуюся паузу и кротко промолвила:
— Простите, что я упреждаю вас, Ваше Высочество, но у нас в Лайе говорят, что мудрость может быть выше благородства рождения. Поэтому давайте по праву старшинства и мудрости предоставим первое слово господину Арнульфу. Вы не возражаете?
Принц коротко кивнул.
Посол знал, как звучит поговорка в оригинале, и оценил комплимент по достоинству.
— Ваше Величество, — произнес он в тон королеве, — робость не позволяет Его Высочеству говорить, и я возьму на себя смелость просить вашей руки для него.
— Моей руки?
— Да. Я осмелюсь также добавить, что Его Высочество почитает вас лучшей из женщин Лайи и своего отечества и лишь вас желает видеть своей супругой.
Королева поежилась. Приемную перед приходом гостей тщательно проветрили, в ней все еще было свежо. Похоже, переговоры будут проходить в поистине ледяной атмосфере, и она сомневалась, что жар их с Гуннаром сердец поможет делу.
— Неужели вы так быстро сумели полюбить меня? — спросила она у Гуннара.
— Не сомневайтесь во мне, сударыня! — слова вылетели из него как из пушки.
Мэй взглянула на Аттери и увидела, что тот не находит себе места. В праздники у обоих было слишком мало времени, дабы обсудить, что делать с Гуннаром.
— Ваше Высочество, — произнесла Мэй нежным певучим голосом, — я верю вам. Верьте же и вы, что я была бы счастлива ответить «да». Но, увы, это выше моих сил!
— Почему, Ваше Величество? — быстро спросил посол.
— По нашим обычаям я еще слишком юна. Пожелай я вступить сейчас в брак, народ Лайи счел бы это неприличным.
Аттери и посол с восхищением следили за тем, как королева изобретает новый асенский обычай.
— Ваше величество. — Голос посла был так же мягок и нежен. Он и королева наконец дождались открытого поединка и с трудом сдерживали восторг. — Я глубоко почитаю ваши обычаи и ваш юный возраст. Но подумайте также о возрасте Императора, вашего сюзерена, да пошлют ему боги долгую жизнь. Он уже немолод, и, конечно, ему хочется как можно скорее увидеть вас, его духовную дочь, женой достойного человека и матерью наследников Лайи. Королева задумалась.
— Вы правы, — сказала она наконец. — Император, в самом деле, словно отец мне. А вы — его голос здесь, у меня во дворце. Поэтому прошу всех присутствующих простить меня, но я бы хотела поговорить с господином Арнульфом, как любая дочь говорит со своим отцом о свадьбе — наедине.
Посол с принцем снова переглянулись. Воспользовавшись моментом, Мэй подмигнула Аттери — на того жалко было смотреть. И принц, и Мастер Оружия так и не нашли, что сказать, и молча откланялись, гадая, повезло им или нет.
Противники остались одни и в первый раз открыто, не таясь, взглянули друг другу в глаза.
— Почему вы отказали Гуннару? — резко спросил посол.
— Потому, что я не испытываю к нему любви.
— Простите меня, прекрасная госпожа, но я буду говорить прямо. Это — приказ Императора.
Мэй тихонько рассмеялась:
— Господин Арнульф, вы, без сомнения, прекрасно знаете имперские законы, в том числе те, что касаются Империи и Лайи. Император не выбирает мне мужа. Имя называю я, а он лишь соглашается с моим выбором или отвергает его. И вы хотите сказать, что Император издал приказ, который противоречит его собственному закону?
