Но к вечеру все каким-то чудом утихомиривается. Засверкал хрусталь, заискрились белоснежные скатерти. Затеплились свечи и отразились в натертых полах, изогнутых боках пока еще дремлющих арф, виол, гитар.
На закате приезжают первые гости. Искать среди них аристократов было бы пустым занятием. На празднике будет слишком много тардов — то есть слишком много скверны. Нет, здесь собирается знать второй руки: владельцы поместий, бывшие дефенсоры, удачливые торговцы, мастера ремесленных цехов, сводящие концы с концами лишь за счет королевских заказов, офицеры крошечной асенской армии да многочисленные «асенские тарды», давно уже осевшие в Лайе и перенявшие чужой язык, чужие обычаи и даже чужой патриотизм. Все они давным-давно знакомы друг с другом и составляют маленькое стойкое воинство королевы, готовое еще два века стоять против всей Империи.
В передней не умолкают разговоры и смех. Мужчины жмут руку Аттери, женщины без церемоний целуют Мэй в обе щеки. Гости сбрасывают плащи и, схватив бумажные метелки, весело стряхивают друг с друга невидимых, но цепких злых духов.
Среди этой суеты появление посла и принца проходит почти незамеченным. Портные Аврувии действительно сотворили чудо. На Гуннаре камзол «цвета можжевельника» с тонким светло-желтым кантом, якобы под золото, а на самом деле в цвет волос, и нежно-голубая тонкого шелка рубашка. Посол тоже одет так, что сойдет за настоящего асена. Но все это великолепие удостаивается только безразличного королевского поклона и короткого взмаха королевских ресниц. Верная своим намерениям, Мэй даже не задумывается, зачем господину Арнульфу тащить на маскарад императорского гонца. Явись Гуннар в своей вчерашней одежде (а у посла мелькнула такая мысль), он, конечно, заслужил бы большее внимание и одобрение. Тард в костюме тарда — шутка была бы неплоха.
Как бы там ни было, а знакомить сейчас ближе королеву и ее суженого не время, гости все прибывают, а из зала нежно и исподволь льется музыка, словно заманивает слетевшихся во дворец чудесных птичек.
В честь имперских гостей бал открывается на тардский манер торжественным танцем-шествием, и королева плывет в первой паре рука об руку с послом, шурша серебристой парчой и почти не поднимая глаз. Потом три кристально чистых, чуть печальных бранля. Дамы томно-грациозны, кавалеры безукоризненно изящны, но с каждым тактом нарастает непонятное напряжение, и кажется, что вот-вот случится что-то. И как только на город опустились сумерки, долгожданное чудо свершилось. Из стоящих в саду шести мраморных чаш в темное небо взметнулись знаменитые огненные фонтаны — алые, желтые, голубые и изумрудные струи горящего газа заплясали в воздухе, словно мечи, сражающиеся с наступающей тьмой, словно волшебные цветы, расцветающие во мраке.
Распахнулись широкие двери, ведущие в сад, и под частую дробь барабанов и глиссандо арф в зал ворвались маски: медведи, петухи, быки с огромными рогами, огненноглазые вороны. Кувыркаясь, выделывая кульбиты, подхватывая в свои объятия гостей, они закружились в неистовой пляске. Музыка стучала как пульс в висках, а где-то высоко-высоко, под самым потолком, женский голос, льющийся неведомо откуда, запел старинную дикую мелодию — молитву Высокой Звезде. Той, что пробуждает в сердцах желание и не дает прерваться цепи рождений.
И тут асены словно сорвались с цепи. Зашуршали широкие юбки женщин, застучали каблуки. Плясали все со всеми — не разбирая ни возраста, ни имени, ни знатности. Места в зале становилось все меньше. Кто-то танцевал уже на лестнице, кто-то в саду, у фонтанов, на горбатых мостиках при свете фонариков, у берега пруда. Гуннар приплясывал на месте, и послу пришлось крепко схватить его за запястье, иначе он исчез бы в толпе. Впрочем, и сам посол вскоре почувствовал, что его бьет мелкая дрожь. Он уже поймал несколько обжигающих взглядов из-под полумасок, и ему пришлось несколько раз со всей возможной твердостью напомнить себе, что он уже немолод и находится здесь на службе Императора.
Итак, посол с большим трудом удерживал при себе Гуннара и искал глазами Мэй. Она исчезла еще раньше, и посол не сомневался, что сейчас она в другом платье веселится где-то неузнанная. Он знал также, что в королевском доме шили три костюма — цветка шиповника, лисицы (скорее всего, в честь любимого присловия Императора о лисьем племени) и тардский. Два, по-видимому, предназначались для камеристок, один для королевы. Но какой? Краем глаза посол заметил Аттери с огромным накладным носом, в темно-синем плаще, усыпанном звездами, в высоком остроконечном колпаке. Мастер оружия стоял у окна, опираясь на тяжелый посох, и беседовал с каким-то лучником времен битвы при Хейде. Посол только усмехнулся и продолжал свои наблюдения, не теряя надежды отыскать Мэй среди всех этих воинов, магов, асенских и тардских крестьян, цветов, птиц, сказочных зверей.
В конце концов он остановил свой выбор на черноволосой смуглянке в платье цвета темного фаната по тардской моде — с фижмами и пышными рукавами. Вместо пряжек на рукавах, на поясе, на груди сверкают золотые асенские монеты. Еще две монеты, поменьше, покачиваются в ее ушах. Она одного роста с королевой, обладательница такой же пышной груди, белую кожу легко сделать смуглой, а под шапочкой легко скрыть собственные светлые волосы.
И посол прикидывает, как бы привлечь ее внимание к тардскому принцу. Сам принц, похоже, на это не способен.
Хейдский лучник, в обычной жизни секретарь королевы, приземляется на подоконник рядом с Аттери.
— Что говорят вам звезды, господин астролог? — промурлыкал он на ухо мастеру оружия.
— Что вы — бездельник и шалопай, молодой человек, — рассеянно отвечает Аттери. Он тоже ищет королеву и не может найти.
— Как, разве они не предвещают вам перемены судьбы? Вон та звезда вашего племянника, что немного погодя взойдет рядом со звездой вашей племянницы?
— Какие еще племянники? Вы бредите, юноша.
— Дети короля, вашего названого брата. Взгляните-ка вон на то созвездие.
Аттери проследил глазами за указующим перстом лучника. Действительно, в дверях стоит Эрвинд собственной персоной. Он в своей потрепанной дорожной одежде, черная повязка через левый глаз косо пересекает забинтованный лоб.
— Видно без астролябии, что этот ночной коршун, на скорую руку состряпанный пират, может получить корону. И звезды, похоже, к нему благосклонны. Что тогда будет с господином астрологом? — воркует секретарь.
Он хорошо знает, что за такие новости, а особенно сегодня, ему простится любая дерзость.
— Если он будет королем, нас всех не ждет ничего хорошего, — рассеянно бормочет Аттери.
— Ну, как знать! Судьба у каждого своя. Я-то не бью по голове молодых людей королевского рода.
— А я вот бью! -И Аттери опускает посох прямо на франтоватую зеленую шапочку зарвавшегося лучника. — С удовольствием бью всяких молодых нахалов!
Лучник со смехом уворачивается, кланяется и исчезает в толпе под руку с какой-то Ночной Фиалкой. Аттери снова смотрит на двери, но Эрвинда уже и след простыл.
Так уж получилось, что в День Высокой Звезды все лучшие умы Аврувии искали королеву. Но удалось это лишь ее брату. Он поцеловал руку Цветку Шиповника — Хельге, издали поклонился огненно-рыжей лисице — Камилле, для отвода глаз станцевал с какой-то пастушкой, а потом наткнулся на ту самую смуглянку в тардском платье, на которую обратил внимание посол. Смуглянку звали Серена, она была третьей из королевских женщин — кухаркой. И готовить она умела так же искусно, как разбивать мужские сердца. Потому-то королева и любила тайком выпускать ее в свет. Эрвинд знал Серену давным-давно, когда-то она и на нем пробовала свои чары, и, надо сказать, не без успеха. Но сегодня он только дружески потрепал ее по щечке и, кружа в танце, спросил шепотом:
