Нельзя сказать, чтобы в Школе Игорь (его еще называли снисходительно-ласково «Игорьком») сильно страдал из-за своего роста. Встречались, конечно, среди курсантов и любители задеть, подтрунить, сорвать злобу, но в целом народ подобрался дружелюбный, веселый, чуткий. К Игорю относились хорошо, помогали, когда ему было трудно; не смеялись, не лезли с пустыми советами, когда ему было плохо. И он их всех очень любил за это, потому что чувствовал себя среди них почти как дома, почти как в родном секторе.
Порадовало его и распределение, особенно когда он узнал, что попал политруком в роту Севы Митрохина, лучшего из лучших, возглавлявшего список выпускников-отличников, одного из наиболее терпеливо-доброжелательных в общении с маленьким и импульсивным по натуре «Игорьком». Митрохин находился сейчас далеко от него — справа, на другом конце шеренги среди отличников боевой и политической подготовки, но Игорь уже предвкушал, как звонко отрапортует ему, отдавая честь — вытянутые пальцы к фуражке у виска: «Товарищ старший лейтенант, лейтенант Бабаев для прохождения службы прибыл!». «Вольно, лейтенант», — скажет Митрохин и достанет початую бутылку трёхзвёздочного армянского коньяка, и они выпьют, чокнувшись, по полстопочки, и Митрохин улыбнётся и расскажет свежий анекдот…
—…Я хочу напомнить вам, товарищи курсанты, — продолжал между тем вещать генерал-герой, — одну известную народную мудрость: «Понедельник — день тяжелый». Это непреложная истина. Все самые главные события, важнейшие свершения происходят по понедельникам. Даже день Великого-Октября, защищать который поручено опытнейшим бойцам, доказавшим на деле, что…
Игорь не вслушивался в смысл слов выступления Вознесенского: подобное этому он сам не раз уже произносил, выступая на занятиях по политподготовке; всё это было ему знакомо и привычно проскальзывало мимо ушей без ощутимой задержки. Гораздо более приятным оказалось думать о предстоящей встрече с Митрохиным, вспоминать с лёгкой грустью семь лет, проведённые в Школе, долгий и трудный путь от зелёного первокурсника до уверенного в себе выпускника. И Игорь с удовольствием думал и вспоминал до тех пор, пока речь генерала-героя не закончилась и не прозвучала команда: «Товарищи курсанты, смирно!», заставившая всех подтянуться и застыть в сладостном томлении.
Вдоль шеренг побежали прапорщики, катя впереди себя тележки с аккуратно разложенными на них в порядке следования военные билеты, значки выпускников, новенькие погоны и личное оружие с монограммами Школы.
И вот тут церемония была прервана. Раздался громкий хлопок, и в коридоре, выскочив прямо из воздуха, появились фигуры в полном боевом облачении корректоров Корпуса с автоматами наперевес. Они сразу же начали стрелять от живота без разбора, и коридор наполнился криками, визгом отлетающих рикошетом пуль и пороховым дымом.
Надо отдать должное новоиспеченным лейтенантам: многие из тех, кто успел получить личное оружие, среагировали достаточно быстро и открыли ответный огонь. Переломилась пополам первая фигура с автоматом, упала на колени вторая, отбросило к стене третью.
Игорь ещё не успел выйти из оцепенения, вызванного внезапностью нападения, как увидел четвёртую фигуру, сумевшую добежать до самого края левого фланга разбитых шеренг. На глазах Бабаева прапорщик, кативший до того тележку, но теперь остановившийся всего в десяти шагах, торопливо расстегнул кобуру и почти в упор расстрелял этого четвертого. А тот — возможно, уже мертвый, но по инерции продолжающий бег — в конце концов споткнулся и упал, выбросив вперёд правую руку, а от той руки отделился круглый тёмно-зелёный предмет, покатился по полу и остановился почти у самых ног Игоря.
Граната!…
Бабаев ничего не успел сделать, только зажмурился. Успел сделать другой. И когда прогремел взрыв, и когда Игорь каждой клеткой напряженного в страшном ожидании тела приготовился принять кусочки разорванного горячего металла, ничего не произошло. Совсем ничего. На секунду всё стихло; потом вокруг снова закричали, кто-то принялся вычурно материться, а Игорь открыл глаза.
Сначала он увидел ноги, потом взгляд его скользнул дальше, и он понял, что произошло. Кто-то из курсантов в последний момент успел схватить гранату и, прижав её к груди, отпрыгнул подальше в сторону, спасая тем самым Бабаева и прочих, стоявших на левом фланге.
При взгляде туда, где лежал теперь этот курсант — герой, он же Герой! — Бабаева затошнило. Игорь отступил на шаг, потом ещё на шаг, упёрся спиной в холодную стену. Так он и сполз по ней, не отрывая широко открытых глаз от тела на полу и от разливающейся под ним чёрной лужи.
«Это кровь, — отрешённо подумал Игорь. — Как её много».
В ушах у него звенело.
— Кто они? Откуда? — перекликались вокруг.
Курсанты, с неуверенностью озираясь по сторонам, собирались вокруг распростертых тел. Убитого прапорщиком налётчика перевернули на спину, и одному из окружавших его курсантов вдруг тоже, как и Бабаеву, стало дурно. Мир покачнулся в его глазах, и он поспешно отошёл в сторону. Дело в том, что на мгновение курсанту показалось, будто в искажённых смертью чертах убитого налётчика он узнал собственное лицо.
— Товарищи курсанты! Смир-рна!
По коридору шёл высокий седовласый полковник. Он вышагивал так быстро, что не все из новоиспечённых лейтенантов успевали вовремя заметить его и переключить внимание. Получилась заминка, но вскоре оставшиеся в живых выстроились в шеренгу. Помогли подняться и Бабаеву.
Полковник остановился на левом фланге, над телом мёртвого налётчика, постоял с полминуты в задумчивости, потом с неожиданной злостью пнул тело.
— Идиоты, — проскрипел полковник.
Наконец он поднял глаза, и тяжёлый взгляд из-под сведённых бровей скользнул по лицам вытянувшихся курсантов.
— Вы все, — сказал полковник, отделяя этим взглядом десятерых, стоявших с краю и Игоря в том числе, — выйти из строя на два шага. Шагом марш!
Десять курсантов Офицерской Школы Корпуса Защиты Понедельников, так и не успевшие получить лейтенантского звания, новых погон и личного оружия, с отработанной до автоматизма чёткостью выполнили приказ.
— Напра-аво! За мной — шагом марш!
И они пошли за полковником. В неизвестность…
10 мая 1982 года (год Собаки)
Новообразовавшаяся альветвь ISTI-58.166.К
— Здравствуй, Вера.
— Bonjour, Владимир Николаевич, — Вера присела в книксене.
За последний год молодёжная мода вдруг вспомнила о светских традициях начала девятнадцатого века, и одежда сейчас же перекроилась ей под стать: атлас, бархат, кружева, лайковые перчатки и так далее в том же духе. Глядя на Веру, одетую словно Наташа Ростова при своём первом выходе в свет, командарм усмехнулся в усы.
— Павел Савельевич дома?
— Папа', — и выговор, конечно же, из того самого исторического периода (ох уж этот мне молодежный жаргон!), — в своём cabinet de travail.
