Коростель все чаще возвращался мыслями к темноволосой нимфе в зеленом платье с удивительной змеей, которую он повстречал в лесу. Ему так и не удалось заставить дудочку Молчуна зазвучать вновь, и он ломал голову над тем, как это получилось у Эгле. Впрочем, думал он не столько о дурацкой дудке с неправильными отверстиями, которую подарил ему чокнутый друид, сколько о самой Эгле, однако, кроме лица и рук, все остальное представлялось ему как в тумане, развеять который его память была не в силах. Друидам он о встрече с Эгле ничего не сказал, опасаясь шуточек и насмешек. Однако они обходили рынок уже второй раз, а Эгле по-прежнему нигде не было, и Ян неожиданно для себя даже слегка загрустил.
– Ты никогда не замечал, Ян, что когда ходишь по базарам, то подчас выбираешь товар не по его виду, а по физиономии продавца? – лукаво молвил Збышек, постукивая на ходу по голенищу оленьего сапога сорванным на ходу тонким прутиком.
– Ты имеешь в виду булочки и пирожки? – улыбнулся Ян в ответ.
– Скорее булочниц и пирожниц, любезный, – подмигнул ему Март.
– Да ведь все булочницы тебе уже только в тетки годятся, а то и в бабки, – покачал головой Коростель, высматривая, не мелькнет ли между торговых рядов знакомый бледно-зеленый сарафан.
– Не скажи, приятель, не скажи, – не согласился Март. – Иной раз попадется такая пухленькая пирожница, что готов за один только ласковый взгляд купить у нее любой черствый сухарь.
– Вот уж не думал, что ты – такой дамский угодник, – заметил Ян. – А что до сухарей, то я слышал, что нет ничего вреднее, чем горячий хлеб, который только что из печки. Между прочим, мне об этом один пекарь рассказывал.
– Где же это у вас в лесу был пекарь? – удивился Март. – В деревнях ведь селяне сами пекут и хлебы, и булки, и муку иной раз дома мелют – не всегда мельница поблизости.
– Да нет, – смутился Ян, не очень любивший вспоминать свое детство в Аукмере. – Этот пекарь пек городской хлеб, а соседских детей угощал деревенскими булочками, такими мягкими и со сладким творогом.
– Любите с творогом – будет вам с творогом! – Кто-то слегка шлепнул сзади Коростеля по спине, и, обернувшись от неожиданности, Ян увидел стоящую перед ним Эгле в темно-шоколадном платье с золотой оторочкой. Улыбающаяся девушка протягивала им обоим два румяных пирожка, завернутых в кленовые листья.
– Берите-берите, не стесняйтесь. – Эгле буквально впихнула обоим парням в руки духовитые пирожки и, задорно подбоченясь, указала Яну на узкий кожаный футлярчик у него за поясом. – Ну что, менестрель Ян, научился играть на своей дудочке?
– Пока нет, – удрученно развел руками Коростель.
– А ты попроси своего спутника, – предложила девушка. Взгляд ее дерзко прищуренных глаз был теперь обращен на Марта. Коростель обернулся к спутнику, собираясь познакомить его с лесной путешественницей, и тут же слова замерли у него на языке. Таким он Збышека не видел даже в замке храмовников в плену у зорзов.
Лицо Марта, еще минуту назад веселого и разбитного парня, теперь было бледным как мел, словно он был близок к потере чувств. На лбу у него выступили мелкие бисеринки пота, и он с остановившимся выражением лица стоял и молча смотрел на Эгле. В ту же секунду словно кто-то невидимый шепнул Яну на ухо: они знакомы, и обстоятельства этого знакомства слишком серьезны для обоих, хотя и отреагировали они по-разному. Эгле с легкой усмешкой медленно вытирала ладошки, слегка масленые от пирожков, а где-то в глубине девичьих глаз затаилась искорка веселья и одновременно – какого-то вызова. Они определенно были знакомы прежде, и хотя между ними еще не было сказано ни одного слова, Ян сразу же почувствовал себя лишним, причем лишним третьим.
– Что же ты молчишь, Збышек? – подмигнула ему девушка. – Прямо воды в рот набрал. Поздороваемся, или как?
– Здравствуй… – тихо промолвил Март, сильно сжав в руке злополучный пирожок.
– Ого! – даже присвистнула от удивления девушка, и, почти давясь на низких нотах, пропела нарочитым потешным басом: – «Облизнул пересохшие губы, головой, как осина, поник!!!» Что это с ним, Ян-менестрель, а? Парня прямо-таки столбняк схватил. Может, ему водицы поднести или соли нюхательной для слабонервных дам?
– А и то верно, – подхватил Ян, радуясь возможности как-то разрядить ситуацию. – Збышек, Эгле, коли вы и так знакомы, тут пока поболтайте, а я пробегусь кваску купить. С утра по рынку ходим, в горле совсем пересохло.
И он, продолжая бормотать что-то бессвязное насчет жажды и кваску, хорошего, с изюмом или медком, быстро-быстро зашагал прочь и, свернув за угол торгового ряда, двинулся вдоль прилавков и лотков, чувствуя, как ему неудержимо хочется выпить кружку чего-нибудь холодного, кисленького и замереть на миг, остановить мысли, привести их в чувство и вернуться спокойным, уверенным в себе и благодушным, как добрый и хороший товарищ.
Как бы то ни было, молчание после того, как Ян тактично ретировался, длилось недолго. Март пригладил рукой ершистые волосы, раздуваемые легким прохладным ветерком, и протянул девушке окончательно смятый пирожок, превратившийся в круглый комок.
– На, забери себе обратно.
– Что так, – одними уголками губ усмехнулась Эгле. – Раньше вроде любил всякие сласти…
– Теперь – нет, – твердо сказал Март и добавил с некоторым вызовом в голосе: – Отныне приучен прочно только к кислостям и соленьям.
– Очень хорошо, – с видимым удовольствием заметила Эгле. – Не потолстеешь и вообще – для вдохновения полезно. Ты же прежде все стихи писал, так для них кислое и соленое – самое то, лучшая, понимаешь ли, пища для ума.
– Ты сказала ему свое настоящее имя… Эгле? – с сомнением полуутвердительно-полувопросительно проговорил Март.
– А что тут такого? – вопросом на вопрос парировала она.
– Ян – хороший парень, – покачал головой Март. – Только он не Посвящен и не должен знать наши дела.
– А кто вообще знает «ваши дела»? – сверкнула глазами Эгле. – Хоть кто-нибудь их знает, скажи мне на милость, миленький мой Збышек? Вы бродите «по своим надобностям» по лесам и холмам, в Круге уже целый год о вас ни слуху ни духу, а кто хоть что-то знает – таинственно отмалчивается. Да и при чем здесь я? Я вообще – одинокая сойка, куда хочу – туда и лечу, и теперь у меня всего одно имя, мое собственное, дарю его всем направо и налево.
С минуту они молчали. Ян все не возвращался, и Эгле несколько раз обернулась, выискивая его глазами в пестрой базарной толпе. Збышек же тем временем вынул из кармана черно-желтую ленточку и протянул ее Эгле. Та ленточку не взяла, но улыбнулась Марту и, протянув ладошку, пригладила его русые волосы.
– Неужто помнишь, помнишь, Збышек-мишко?
– Конечно, змейка Эгле. Ну что, тогда поговорим, мой Апрель?
– А надо ли, не мой Март?
– Надо, – вздохнул молодой друид. – Есть что сказать, а еще больше – что спросить. Погуляем?
