– Не серчай, хозяин, – тихо молвил прежде молчавший Симеон. – Не со зла Патрик на тебя накинулся. Ты ведь и сам знаешь, что сквозь твое обличье словно какой другой человек проглядывает – это уж точно заметно, как ты выражаешься, невооруженным глазом.
– И у тебя есть сокрытая сущность, друид, и у сего достойного травознатца. – Рыбак вежливо поклонился в сторону Патрика.
Тот невозмутимо пожал плечами и вновь как ни в чем не бывало углубился в свою ученую книгу.
– Вы, пожалуй, устали с дороги, гости дорогие, – заметил рыбак. – Вот и ложитесь почивать, отдыхайте да спите вволю. Догоните еще своих ворогов.
Он на секунду призадумался и внимательно оглядел Яна.
– Вот с молодым человеком хотелось бы только побеседовать, очень уж меня заинтересовало, что я на его родителя, оказывается, похож.
Ян быстро посмотрел на Травника, тот слегка кивнул и тут же стал укладываться спать. Его примеру последовали и остальные друиды. Травник с наслаждением вытянул под одеялом ноги и сказал в потолок уже сонным голосом:
– Ты только недолго с парнем, слышь, хозяин? Завтра нам поутру дальше путь держать.
– Позавтракаете и с богом, – откликнулся рыбак. Он притушил свечу и жестом позвал Яна на двор. Хоть в доме и было тепло и уютно, но любопытство пересилило. Коростель набросил на плечи овечий тулупчик, сунул ноги в сапоги и вышел вслед за хозяином в ночную прохладу.
Во дворе у рыбака горел небольшой костерок, и они уселись на широкой лавке, застеленной старым одеялом.
– Откуда ж ты будешь, из каких мест? – спустя некоторое время спросил рыбак, глядя на тихое, уютное пламя, в котором негромко потрескивали березовые ветки.
Ян уже начал потихоньку задремывать, поэтому от неожиданности вздрогнул и пробудился.
– Расскажи о себе, парень, может быть, это сходство, которое ты подметил, не случайно, и у нас где-нибудь есть общие родственники?
Голос хозяина был спокоен и доброжелателен, спать почему-то сразу расхотелось, и Ян мало-помалу стал рассказывать о своем детстве в Аукмере, об отце, о матери. Рыбак слушал внимательно, не перебивал. Взгляд его был прикован к огню, на Коростеля он, кажется, даже ни разу не взглянул. Ян оживился, стал вспоминать всякие забавные случаи, когда он еще скакал с деревянным мечом и лазал по садам за желтыми и синими сливами.
– Ты можешь припомнить во всех подробностях тот день, когда пропали твои отец и мать? – спросил хозяин.
Ян призадумался. В день, когда случилось несчастье с его родителями, его разбудили, когда уже все было кончено, и он запомнил только следы беспорядка и пятна крови на полу и подоконнике. Что произошло ночью, он не знал.
– Порой, когда твоя душа спит, тело бодрствует, – заметил рыбак. – Не испугаешься, если я попробую немного прояснить твою память?
– Как это? – не понял Ян.
– Существует вполне определенное искусство обращаться к памяти души и тела отдельно. Им владеют знахари средней руки у чудинов и ольмов, – ответил его собеседник. – Я помогу тебе вспомнить то, что происходило вокруг тебя в ту ночь. Только одно условие: ты должен делать то, и только то, что я тебе буду говорить. Ничего не бойся, тебе нужно будет только смотреть во-он в ту кадку с водой, только и делов.
Вдвоем они подкатили к огню высокую и узкую кадку, вылили в нее несколько ведер колодезной воды, чтобы наполнить доверху, и рыбак усадил Яна перед ней – глядеть в воду. Сам же хозяин подождал, когда поверхность воды успокоится, внимательно все осмотрел и неожиданно высыпал из какого-то мешочка красновато-бурый порошок, который на фоне пламени вспыхнул ярко-алым с примесью фиолетового. Зелье растеклось по всей поверхности воды. Рыбак вновь подождал, когда она придет в неподвижность, затем сложил ладони лодочкой и осторожно вычерпал весь набухший водой порошок. Вязкая бурая кашица полетела в огонь, туда же хозяин плеснул и немного воды из кадки. Ян зачарованно следил за его движениями. Воздух вокруг костра нагрелся и тихо струился слоистой прозрачной слюдой. Рыбак проговорил несколько непонятных Яну слов и жестом указал ему на воду. Ян ухватился пальцами за края кадки и вопросительно обернулся на рыбака. Тот успокаивающе кивнул, и Коростель стал смотреть.
Поначалу он сразу заметил, что вода в кадке стала прозрачно чистой, как будто в нее пару дней назад наливали молочной сыворотки. Затем дно кадки на его глазах стало медленно проваливаться вниз, а из глубины заклубилась сине-черная мгла, словно кто раздавил на дне пузырь с черничным соком. Ян увидел, что замутненная вода ярко осветилась, и в ней вдруг стали проступать очертания заснеженных улиц небольшого городка. В воде мелькали изображения могучих елей и сосен, растущих в маленьких дворах, засыпанных пышным снегом, искрящимся в свете масляных фонариков на дверях и огромных смоляных факелов на улицах, огороженных заиндевелыми столбиками с протянутыми толстыми стальными цепями. В домах не было света, время было раннее утреннее или даже предрассветное.
За большой темной статуей, изображающей некоего витязя на коне, у которого не очень опытный скульптор неверно соблюл пропорции ног, стояли две лошади в поводу. Два коновода зябко кутались в плащи, легкая поземка заметала их и трепала полы одежды. Они ждали.
Неожиданно вода в кадке замутилась, и сквозь рябь вдруг проступили черты лица бородатого человека, он что-то кричал, широко раскрыв рот, а из разбитого окна по подоконнику медленно сползал спиной в снег очень бледный мужчина. Сквозь пробитые на его груди доспехи или панцирь отчетливо проступала кровь. Раненый натужно закашлялся, и Яну вдруг показалось, что он узнал в нем одного из зорзов, которого захватил в замке их неожиданный союзник – незнакомец в черном. Кричащий бородач, по всей видимости, был его отец, хотя тут Ян не был уверен – вода постоянно пребывала в движении, бурлила и пузырилась, а Коростель, закусив губу, неотрывно смотрел в нее, и она казалась ему сейчас единственной реальностью во дворе под ночным беззвездным небом. Каким-то шестым чувством он все же постоянно чувствовал сзади, за спиной, присутствие рыбака, его уверенное и надежное плечо, ощущение которого все-таки превращало Яна из участника этой картины только лишь в наблюдателя и не позволяло этой кипящей, красной от огня воде захлестнуть его и увлечь на дно.
Картина вновь изменилась, теперь уже Ян видел мечущуюся по комнате мать – красивую высокую женщину в наброшенном на плечи платке. Бородач заслонял ее от окна, в которое рвалось, лезло что-то черное, бесформенное и, как показалось Коростелю, все в маленьких завитках багрового огня. Отец Яна, если только это был он, какое-то время ожесточенно отмахивался от этого черного небольшим широким мечом, при этом он поминутно бросал отчаянные взгляды в противоположный угол комнаты, туда, где стояла маленькая детская кроватка на высоких ножках. Туда ему уже было не пробиться, лопнули стекла в соседнем окне, и оттуда тоже повалил дым, седой и с черными барашками.
Бородач решительно отбросил в сторону меч, и тот вонзился в дощатую стену. Он вытянул в разные стороны, видимо, по направлению к нападавшим, руки и сложил из пальцев какие-то хитроумные сплетения, как показалось Коростелю, разные на левой и правой руке. Ими он, похоже, некоторое время удерживал нападавших, хотя Ян никогда не слышал ни о чем подобном, затем магическая защита не выдержала, и в комнате вдруг взвился до потолка огромный столб черного дыма. Последнее, что увидел Ян на поверхности воды, это были солдаты городской стражи, бегущие к их дому из соседнего флигеля, затем мелькнуло сведенное гримасой отчаяния лицо матери, коноводы у памятника, перекидывающие через седло своего бледного напарника с окровавленной грудью, сосны, искрящийся снег и удивленно привставший в детской кроватке ребенок, трущий кулачками глаза и щурящийся от яркого света внесенных солдатами факелов.
