Доехали быстро.
– Пятнадцать баксов, – сказал таксист с ухмылкой.
– Хватит и восьми, – ответила Ольга, доставая кошелек.
– Но-но! Это уж мне решать, хватит или нет! Будешь расплачиваться или помочь?!
Его угроза и злобное выражение лица не произвели на Ольгу никакого впечатления. То есть абсолютно никакого.
– Попробуй, – сказала она и посмотрела таксисту в глаза.
Он опустил взгляд и буркнул:
– Десять.
– Восемь. – Ольга протянула ему четыре купюры: пять и три по доллару. Он почти вырвал деньги у нее из руки и отвернулся. – Прими добрый совет постороннего человека: не будь скотиной. И люди к тебе потянутся...
Она вышла из машины, хлопнула дверцей и огляделась.
Большой панельный дом постройки советских времен, потрепанный жизнью, явно требующий капитального ремонта. Давно не мытые, мутные окна, словно сделанные из оргстекла, «поехавшие» козырьки подъездов.
Дождь поутих, но не закончился. Ольга определила нужный подъезд и быстро пошла к дому.
Квартирка на третьем этаже была однокомнатной и больше похожей своими размерами на скворечник, чем на жилье человека, но чисто прибранной и уютной. Хозяйка Вера Ильинична, вдова морского офицера, мать троих детей и бабушка четверых внуков, улыбчивая, обаятельная, располагающая женщина, носилась по квартирке, как ураган, и в первые десять минут знакомства задала Ольге сто вопросов, ни на один не ожидая ответа.
– Вы ведь из Москвы? Оля, правильно? Как там у вас погода? Надолго приехали? Вы замужем, Оленька? И дети, наверное, есть? А что ж вы одна? Там места всем хватит... А где работаете? Родители пенсионеры... Ой, а у нас пенсия – смех, жить совершенно невозможно... В Москву будете звонить? Если будете – счет за переговоры я вам потом привезу или передам с оказией. Может, хотите покушать? Я борщ готовлю... Небось, настоящий украинский и не еда´ли никогда... Скоро внук из школы вернется, он пока у меня живет, старший мой с женой до конца года во Франции работают...
Ольга смотрела в окно на умытую улицу, снующие машины и людей. Какого я сюда приперлась, думала она. Что за блажь? Есть масса безболезненных способов, при которых не требуется тащиться за тридевять земель, в другую страну, так или иначе вовлекать посторонних, ничего не подозревающих людей, которые, не дай бог, пострадают еще... потом... когда все закончится...
Но ей так захотелось напоследок увидеть море!
– А вы выглядите расстроенной, Оленька, – сказала Вера Ильинична, подходя и обнимая ее за плечи.
– Наверное, – кивнула Ольга. – Я, вообще-то, сбежала...
– От кого?
– И от кого... И от чего... От обстоятельств, от людей. От жизни и от мира.
– Но здесь тоже мир, – сказала хозяйка рассудительно. – И тоже жизнь.
– Другая, – сказала Ольга. – И чужая – для меня. Это очень хорошо. То, что нужно. И потом: здесь море. А море лечит, не правда ли?
– Еще как! От хандры, болезней всяких морской воздух – первое дело! Вот что, дорогая моя: сейчас пообедаете и ляжете отдыхать. Устали с дороги, я же вижу. Сегодня побудете у меня, а на завтра я договорюсь – вас отвезут на место. Только утром стоит деньги поменять. Вы вообще долларами-то не сильно здесь шикуйте. Мы народ бедный и на судьбу обиженный, злой. Деньги отнимут – ладно. Вас не пощадят, вот что страшно. И одевайтесь попроще... Для вашей же пользы...
...За поворотом вдоль дороги по обе стороны на многие километры потянулись виноградники. Небо было синее, чистое, глубокое, без единого облачка.
Ольга крутила головой по сторонам, впитывая в себя спокойную, немного отстраненную красоту этих мест. Несколько раз пыталась заговорить с водителем, но тот отвечал односложно, и она оставила свои попытки.
Сейчас она была рада, почти счастлива, что приняла решение умереть здесь.
– Подъезжаем, – сказал водитель.
«Реквием» Моцарта. Эта мелодия в его новом мобильном телефоне никогда не должна была зазвучать.
Этого не могло быть – никогда и ни за что. Самое нелюбимое произведение любимого композитора: он поставил ее просто так, на всякий случай, на абонента, который ни при каких обстоятельствах не должен был позвонить. Хотя бы потому, что не знал, не должен был знать нового номера.
Знали трое. Ни один из них не мог сдать.
Сплошные «не». И все-таки – случилось.
Когда он вышел из фитнес-центра на Полянке, с сумкой в руке, уставший и удовлетворенный после занятий и массажа, и двинулся к стоянке, зазвучал «Реквием» Моцарта в его мобильном с шикарной полифонией.
Господи! Он остановился и, как дурак, стал вертеть башкой, ища, где это играет! Он ни на минуту не мог предположить, что звонит его новый мобильный, приобретенный позавчера, вчера оснащенный сим-картой с номером, который знали три человека! Ха-ха-ха, как смешно!
Мимо проходили люди, честные граждане и налогоплательщики; на противоположной стороне, на крыльце офиса банка, курили два клерка.
Он стоял и слушал. «Меломан, твою мать!»
Мелодия затихла и через секунду зазвучала вновь.
Тогда он понял.
Тимур достал трубку, нажал кнопку с зеленым значком и сказал:
– Откуда узнал?
– Здравствуйте, товарищ Илья! – пророкотала трубка. – Мог и не спрашивать. Будто не знаешь: я не сдаю информаторов.
– Вычислить несложно, – сказал Тимур. – Кто-то из троих.
– Я бы не был столь категоричен. Воздух напоен информацией. Надо лишь уметь ее ухватить.
– Наше партнерство закончено.
– Я бы не был столь категоричен, – повторила трубка с бесконечным терпением.
– Послушай, Кот...
– Надо встретиться.
– Не надо. Послушай, Кот. Если я сейчас, сию минуту е...ну эту трубу об асфальт, прыгну в машину, доеду до Шереметьева, возьму билет на первый рейс до Австралии и больше...
... – больше, – перебила трубка с бесконечным терпением, – не вывози мне свои сказки, Дюма-отец, сын, мать и святой дух! Вспомни биографию Льва Давидовича Троцкого. Ты мне нужен, Бахтияр. Садись в машину и приезжай – ты знаешь, куда. А что касается Шереметьева... Ты не приблизишься к нему и на пятьдесят километров. Я понятно выражаюсь?
– Уж не ты ли мне помешаешь?
– Не я ли. Не я ли – лично. Так что давай, Бах, собери лицо и приезжай. Есть работа. Жду тебя через сорок минут.
– Контракт расторгнут, – рыпнулся Тимур в последний раз.
– В одностороннем порядке, при моем попустительстве. Пришла нужда его возобновить. И не заставляй меня нервничать, сынок, я слишком стар для этого. Все, жду.
Бахтияров захлопнул крышку телефона, поднял голову и заорал небесам что есть мочи:
