- Но ты же вырос с неродными родителями, и ничего, -
возразила Аля. - И ты всегда знал, что они неродные, от тебя с самого начала
этого не скрывали.
- Когда тебе всего три годика, можно смириться с чем
угодно, а когда тебя родная мать продает неродному отцу в шестнадцать лет, это
трудно принять. Для Динки это и без того огромная травма, так что не надо ее
усугублять.
Он хотел жертвовать, жертвовать и жертвовать, поэтому на все
доводы сестры находил весомые и разумные контраргументы. Несколько раз Элеонора
Николаевна пыталась собраться с духом, чтобы поговорить с братом откровенно,
попытаться объяснить ему его же собственные ошибки, его заблуждения и детские
комплексы, из-за которых его жизнь складывается так чудовищно и странно, но
мужества в себе не находила. Андрей всегда был для нее младшеньким, маленьким
птенчиком, крошечкой, и поэтому между ними не было той глубокой дружбы, при
которой позволительно лезть другому человеку в самое нутро. Какая может быть дружба,
когда тебе пятнадцать, а ему - три? Или когда тебе двадцать пять и ты уже
замужем, а ему только тринадцать и он гоняет с мальчишками в футбол, а на
девочек даже еще и не смотрит? Сейчас Эле уже пятьдесят шесть, а Андрею осенью
исполнится сорок четыре, но отношения остались такими, какими сложились
когда-то, в далекие шестидесятые. Брат и сестра обожали друг друга, но друзьями
не были.
«Так надо ли оберегать его от волнений и переживаний? -
спрашивала себя Элеонора Николаевна, идя рядом с Инной Шустовой вокруг храма и
держа одной рукой зажженную свечу, а другой придерживая обрезанную пластиковую
бутылку, защищающую пламя от холодного апрельского ветра. - Я все стремлюсь его
защитить, укрыть под своим крылом, а может, напрасно? Андрюша хочет жертвовать
и страдать, жертвовать и страдать, а я ему мешаю. Но я так не хочу, чтобы он
страдал! Я так его люблю, моего маленького, мое солнышко… Иногда я даже не
понимаю, кого люблю сильнее, Андрюшку или собственного сына. Если он будет
страдать, он будет счастлив. А если будет спокоен и счастлив, начнет страдать.
Порочный круг какой-то».
Ладно, она подождет до завтра. Пусть завтра придут эти, «с
Петровки», Аля поговорит с ними и потом решит, надо ли подключать брата.
Она не знала, чего ждет от этого разговора и на основании
чего будет «потом решать», просто ухватилась за повод не принимать решение
прямо сейчас.
* * *
В это же самое время, в Пасхальную ночь, в начале первого,
Юра Коротков сидел у себя дома и вместе с Серегой Зарубиным раскладывал пасьянс
из информации, собранной по двум убийствам московских студенток. Вернее,
убийств было не два, а пять, но тут сыщики как-то сомневались, ибо два были
выполнены совершенно точно одной рукой и похожи до мельчайших деталей, а три
других все-таки отличались, и важно было понять, являются ли эти отличия,
существенными или ими можно пренебречь и с полным основанием считать, что в
серии уже целых пять преступлений. Сидели они давно, часов с семи, Ирина, Юрина
жена, приготовила пасхальный стол и ушла на Крестный ход. Она не была религиозной,
но на Крестный ход почему-то ходила уже много лет, как она говорила, «на всякий
случай». И Великий пост соблюдала, но это уже больше из соображений здоровья,
все-таки семь недель без мяса - это очень неплохо для самочувствия.
Пять жертв, пять убитых девушек и молодых женщин, три
студентки, одна - менеджер из дорогого бутика и одна - неработающая папина
дочка и по совместительству чья-то любовница. Все задушены, причем трое -
руками, а двое - удавкой. Все убийства произошли поздним вечером или ночью. Во
всех пяти случаях потерпевшие не проводили вечер убийства с компаниями, поэтому
никто из близких не мог точно сказать, где и с кем они были.
- Ты плохо старался, - ныл Зарубин, уныло глядя на
разбросанные по всей комнате бумаги, - надо было что-нибудь придумать.
- Ну что, что придумать? - сердился Коротков.
- Что-нибудь душераздирающее, чтобы она нас пожалела.
Черт, ведь надо же такому невезению случиться, серии бывают не каждый день,
все-таки это дело редкое, так именно под эту серию она в отпуск ушла. А ты как
начальник куда смотрел? О чем думал-то своей головой плешивой? Зачем отпустил
Палну? Что мы теперь с этой горой информации делать будем?
- Да пойми ты, - кипятился Юра, - когда Аська рапорт
подписывала, никакой серии не было, было одно убийство с удавкой и одно с этой
дурацкой розочкой на лбу у потерпевшей. Кто ж мог знать, что вторая удавка
появится? Тем более что первая студентка с удавкой была в середине марта, про
нее уже на территории забыть успели. А на розочку вообще внимания не обратили,
потому что накануне взорвали машину депутата Госдумы Корякина, и всех из-за
этого взрыва на уши поставили. А менеджера и папину дочку мы с тобой уже для
подстраховки сюда пристегнули, просмотрели все нераскрытые убийства за три
месяца и отобрали то, что может лечь в серию. А может и не лечь.
- Юр, а пожрать когда можно будет? - жалобно спросил
Зарубин, который первые признаки голода ощутил еще часа в три пополудни, но
перекусить случая не представилось.
- Вот Ирина придет, и поедим, - строго ответил
Коротков. - Разговеемся. Не отвлекайся.
- Да не могу я! У меня от голода в мозгах спазмы, я не
соображаю ничего.
- А ты напрягись, уже недолго ждать. Давай все сначала.
Вот смотри, менеджер из бутика у нас жгучая брюнетка, тип внешности точно такой
же, как у первой удавки, и цвет волос совпадает, и рост, и комплекция. Но, с
другой стороны, способ убийства не тот. А вторая удавка у нас по способу
абсолютно идентична первой, но девушка - рыжеватая блондинка, и фигурка у нее
другая, хотя обе студентки и обе любят посещать развлекательные заведения
одного и того же профиля. Папина дочка тоже блондинка и тоже любит такие
заведения, но она не студентка.
- Ага, а розочка не блондинка и в заведения не ходит,
но зато студентка. Юр, мы, по-моему, топчемся на одном месте и переливаем из
пустого в порожнее. Тут нужна схема, система, алгоритм какой-то, чтобы работать
с информацией. Чего там Пална в таких случаях делала?
- Карточки писала, - мрачно изрек Коротков. - Так мы с
тобой их тоже написали, вон весь пол ими усыпан. А толку? Еще она схемы
чертила, связи потерпевших графически изображала, вон они, в рулонах, в углу
стоят. Я, Серега, и так знаю, что делать надо, только, кроме этого, надо еще
уметь увидеть, схватить глазами несколько факторов одновременно и отслеживать
их. Мы с тобой не умеем, а Аська, чтоб ей пусто было, умеет. Сколько там
натикало?
- Тридцать пять минут первого.
- Слушай, и вправду что-то жрать хочется - сил никаких
нет. Ничего, потерпим, еще минут двадцать осталось.
- А чего так долго? - забеспокоился Зарубин, ерзая на
стуле и с жадностью поглядывая в сторону кухни, откуда доносились дразнящие
аппетитные запахи. - Я думал, как двенадцать стукнет - так все, можно
разговляться.
- Ирку надо дождаться, у нас тут поблизости церкви нет,
она куда-то далеко ездит, в Елоховский собор, кажется, или в Новоалексеевский
монастырь, в общем, куда-то в те края.
