Охранник что-то рявкнул и повелительно махнул рукой.
Саня опустился на горячий песок. В голове прояснилось. Местность напоминала одновременно Комаровский берег Финского залива под Питером и Черноморское побережье Северного Крыма: тепло, даже жарко, очень влажно. Эфирными маслами пахнет. Здание, из которого их вывели, — здоровенная пирамида, выстроенная из гранита и светлых блоков песчаника. Вокруг — всякие голосеменные: Саня узнал родственников лиственницы, кипариса, туи, сосны…
Он осторожно поднялся. Конвоиры оставили пленных в покое, совещались у пирамиды. Кандалы нагрелись на солнце, под них уже успел набиться песок, и теперь запястья натирало.
С высоты своего роста Саня разглядел на той стороне реки деревянные домики с крышами, крытыми соломой. Деревня походит на негритянскую. Тихо: ни шума двигателей, ни тарахтения моторных лодок, ни голосов. Ласковый ветер.
Дрожь в конечностях прошла, сердцебиение выровнялось. Нужно действовать, пока конвоиры не вернулись. Если удрать сейчас, найти укрытие, сбить кандалы — можно ночью пробраться в это здание, войти в портал и попасть обратно, на Землю.
Логика подсказывала, что план выполнимый. Саня огляделся: никто не обращал на него внимания, спутники до сих пор были словно пришиблены, даже бритый. Медленно, стараясь не звенеть цепями, Саня сместился так, чтобы туя заслонила его от конвоиров.
Куда бежать? Саня плавно двигался вдоль кромки берега, но цепи все равно бряцали. В соседней роще раздавались голоса. Саня замер, прислушался: женщины. Русские.
— Где мы? — хныкала какая-то девчонка. — Где мы? Где мы?..
— Прекрати ныть! — Эту интонацию, злую, на грани слез, этот голос Саня узнал бы из миллионов.
Юлька! Забыв обо всем на свете, Саня рванулся к ней. Упал. Юлька! Юлька тоже здесь! Ползти, раз встать не получается!
Над ним, заслоняя свет, вырос силуэт. Саня поднял голову. Захватчик в плаще смотрел на него, и ухмылка на худом лице не предвещала ничего доброго. Охранник поднял оружие. Направил на Саню. Последнее, что увидел пленник, — алая молния.
* * *
Он очнулся, привязанный к койке. Ремни обхватывали запястья и лодыжки, голова и тело были зафиксированы — Саня видел в кино, что раньше так обездвиживали буйных психов.
Метрах в трех темнел матерчатый сводчатый потолок, перекрещивались металлические балки опор, с них свисали светильники. Саня скосил глаза, но ни других коек, ни людей не увидел — только стену, тоже матерчатую.
Было прохладно. Саня обнаружил, что он наг и никаким одеялом не прикрыт. В поле зрения вошла молодая женщина в плаще коричневой кожи. Голова у женщины была обрита, только-только отросла в короткий светлый ежик. Женщина смотрела на Саню без выражения, с отсутствующим выражением лица идиотки, из уголка рта тянулась ниточка слюны. Обошла его, встала в изголовье.
Саня почувствовал, как дурной волной накатывается ужас.
— Кто вы?
Неужели это его голос, такой хриплый и жалкий?
Вместо ответа женщина сунула Сане в зубы полоску кожи. «Чтобы язык не прокусил, — догадался Саня. — Что они делать собираются? Трепанацию? Электрошоком пытать? Но я ничего не знаю! Ни тайн, ни секретов — мне даже под пытками нечего им рассказать!»
Саня не видел, были в палатке люди, кроме него и безумной женщины, или нет. Может, совсем рядом лежит столь же беспомощная, перепуганная Юлька? Он слышал ее голос там, на песчаном берегу, не почудилось же! Значит, Юлька — в их руках. И долг Сани как мужа, как мужика, в конце концов, — выручить ее… Но пойди, повоюй, когда шевелить можешь только пальцами и зрачками!
Новое движение: мимо Сани к женщине прошел жрец в черной рясе, за ним, на почтительном расстоянии, — полный светловолосый парень в синем лабораторном халате, на вид — совершенно обычном. На голове у светловолосого поблескивал обруч со сверкающим камнем.
Саня их будто не интересовал.
Слева кто-то длинно всхлипнул. В этом простом повседневном звуке было столько тоски, отчаяния и безысходности, что Саня дернулся, пытаясь вырваться, заткнуть уши. Не получилось. Тогда он зажмурился.
Прошло несколько бесконечных мгновений. Саня лихорадочно перебирал воспоминания, ведь перед смертью положено «всю жизнь заново прожить», но почему-то в голову лезли дурные обрывки: как у врачей «выбивал» труп мертворожденного сына, писал заявление об уходе с работы, отключал телефон, когда из Питера звонили с соболезнованиями родители… Как плакала ночами Юля, а утром, злая, весь мир ненавидящая, завязывала волосы в «хвост» и отправлялась на пробежку: круг за кругом, круг за кругом по парку, несмотря на погоду.
И еще вспоминались рейды, миссии, осады, треп в тим-спике и чате, проблемы выбора копья получше, доспеха поинтересней. Сокланы. Они ведь — его друзья? Так почему Саня ни о ком из них не подумал с того момента, как отрубился комп, а за окном обнаружилось зеленое небо? Ведь многие живут в Москве.
Холодное прикосновение к голове. Скребут кожу, вроде, бреют. Прощай, «хвост»! Не открывать глаз. Держаться за воспоминания. Должно же быть что-то хорошее! Хотя бы перед смертью о добром подумать!
Юлька. Правый глаз — голубой, левый — ярко-зеленый. Сочные губы — у нее улыбчивый рот, — но в последние месяцы всё портит горестная гримаса.
Да почему же он опять о плохом? Саня впился зубами в кожаный кляп.
Что-то крепили к вискам, присоски, кажется. Зудела поцарапанная бритвой кожа. Саня раньше не знал такого страха: животного, рвущего все существо на части. Жить. Выжить. Пожалуйста. Что угодно забирайте. Кого угодно! Жить!
Это было как удар молнией прямо в мозг.
ГЛАВА 4
ПОЙМАТЬ ГОРАНА
Град сыпал сплошной стеной, скрывая варханов от чужих глаз. Дамир держался левой обочины разбитой дороги. Асфальт местами раскрошился, местами — вздыбился. Брошенные здания стонали, завывали, щелкали уцелевшими дверьми, хлопали жестяными кровлями, будто пытались взлететь. Возле головы просвистел кусок шифера, врезался в стену и разломился пополам, — Дамир едва успел пригнуться.
Зармис крался впереди.
Возле пятнадцатого по счету сооружения Зармис остановился. Если раньше непогода помогала, то сейчас — наоборот. Из-за плохой видимости была непонятна расстановка сил противника. Дом-свечка, о котором говорил Камачек, высился впереди — темная махина посреди ледяного крошева.
— Ты обследуешь двухэтажные дома, я убираю дозорного, встречаемся у входа в подвал и действуем по обстоятельствам, — распорядился Дамир.
Зармис прищурился, накинул капюшон.
Дамир вдохнул-выдохнул и представил себя ветром, мечущимся в пустынных коридорах покинутых зданий. Вот он вырвался на свободу, понесся по улице, постучал в окно, швырнул горсть льдинок.
Я — ветер, я — лед, я — стихия, я неотличим от неё, она — большое, я — малое. Двигался он плавно, то замедляя, то ускоряя шаг, порывами, как ветер. Вот дом. Торчит посреди площади, будто единственный гнилой зуб во рту у старухи. Раньше это была каланча, сейчас верх обрушился, кладка стен раскрошилась. Середину дозорного пункта подлатали, за окном мерцал свет, из черной трубы вырывался и тотчас исчезал дым.
