— Вестница Агайра! — провозгласил Галебус. — Вы обвиняетесь в действиях, противных всему роду варханов, и в тройном предумышленном убийстве.
Прекрасное лицо женщины перекосилось. Она оскалилась, дернулась, попыталась лягнуть клерика, что справа, но удар прошел вскользь. Чтобы не рисковать, клерики придушили преступницу. Галебус шагнул к вестнице, вынул две деревянные спицы, держащие ее прическу, зажал одну меж пальцев, покрутил, нашел место стыка, извлек из чехла длинную стальную иглу, показал её возмущенному комиссару:
— Наверняка она отравлена. Эта женщина крайне опасна, приносим свои извинения.
Комиссар возмущенно хватал воздух разинутым ртом, но так и не вымолвил ни слова. Лишь когда дверь в его покои захлопнулась, донеслась ругань. Кому она адресовалась, было не разобрать.
Пока вестницу связывали, Галебус любовался ею. Какое совершенство! А линия бедер! А грудь! Как жаль, что придется её погубить… Её бы прямо вот так, полуголую, в подвал… Чувствуя зов плоти, он отвернулся. После процедуры дознания, когда она станет покорнее манкурата, можно будет вытребовать тело. Куцык будет рад, Мио — тоже.
Переправка на Териану далась проще. Эйзикил не дожидался в пыточной, как обещал, а прохаживался у Сиба — его тоже мучило нетерпение. В белесых старческих глазах появился блеск, впервые за долгое время он скинул капюшон, явив миру жидкие седые волосенки, больше напоминающие пушок младенца.
Не дожидаясь приказа, клерики вернулись в строй, а двое понесли безвольное тело через плац к незаметной бурой двери в углу Центавроса. Галебус подставил руку Эйзикилу, и они поплелись туда.
В пыточной было уютно — обитые зеленым бархатом стены, тусклые лампы, имитирующие свечи, кресло с иглами под сиденьем, как у Галебуса в подвале. Ложе, предназначенное для допроса, застеленное светлой клеенкой, напоминало больничную кушетку — стерильное на вид, с блестящими фиксаторами для рук и ног. Над той частью, где должна быть голова пытаемого, — лампа и обруч на проводе.
Пока Эйзикил щелкал тумблерами на панели управления, готовил кресло, Агайра очнулась, застонала и свернулась калачиком. Галебус сел на корточки рядом:
— Допрыгалась, девочка?
— Не надо туда, — пролепетала она и разревелась. — Я сама все расскажу, только не туда!!!
— Не плачь, тебе не идет, — проговорил он, убрал волосы, закрывающие лицо. — Нос краснеет. Зачем портить такую красоту?
— Готово! — объявил Эйзикил, потирая руки.
Похожие, как братья, клерики разложили извивающуюся червяком Агайру на кушетке, зафиксировали её руки и ноги. Эйзикил расстегнул обруч и попытался надеть женщине на голову, но пленница дергалась, плевалась и шипела.
— Ну помоги же мне! — обратился он к Галебусу, а на клериков цыкнул: — А вы подите прочь! Неужели не понятно?
Галебус шагнул к кушетке, схватил женщину за горло и припечатал к жесткой поверхности. Глядя в её огромные глаза, полные страха, чувствуя биение жизни под своими пальцами, Галебус снова ощутил безумное влечение, задышал часто, но пересилил себя и защелкнул вокруг её шеи стальные фиксаторы. Эйзикил нацепил обруч.
Агайра кривила губы, рыдала в голос:
— Я все расскажу. Не надо… вот этого. Расскажу, а потом вы меня убьете.
— Я не буду уверен, что это правда, — равнодушно ответил Эйзикил. — Зато тебе не будет больно.
Старик взял с тумбочки инъектор, поднес к шее женщины. Легкий щелчок — пленница закатила глаза, задергала головой, трепыхнулась и затихла, вперившись в потолок.
Галебус облизнулся. Эйзикил начал допрос:
— Итак, это ты наняла бандитов под руководством Бурого, чтобы они напали на Дамира бер᾿Грона?
— Бурого наняла Злата, я руководила, — ответила Агайра чужим голосом, сглотнула и продолжила: — Я не приказывала его убивать…
— Что тебе известно о Забвении? — не выдержал Галебус. — Вы что-нибудь выяснили?
— У кого в руках Забвение, тот имеет власть над сознанием других. Это прибор, с помощью которого можно внушить кому угодно что угодно, — доложила она механически. — Это не точно, но мы склоняемся к такой версии.
— Как вы вообще узнали о Забвении? — Галебус подошел, чтобы заглянуть ей в лицо, надеясь увидеть страх, но отшатнулся. Не глаза — стекляшки, ни эмоций, ни мыслей.
— С помощью порошка. Я подсыпала его в алкоголь Ильмару, и любовник мне все рассказывал.
— На лабораторию тоже вы напали?
— Да. Нам нужна была машина для трансплантации памяти.
Теперь заговорил Эйзикил:
— Вы научились ее использовать?
— Да. Несколько образцов работают у Златы.
— Они подсыпают порошок, чтобы выведывать у офицеров нужные сведения?
— Да.
Эйзикил улыбнулся от уха до уха — по его физиономии побежали волны морщин.
— Как нам повезло с этой барышней! — Он глянул на Галебуса и снова обратился к женщине: — А что тебе известно о противостоянии бер᾿Махов и бер᾿Гронов?
— Завтра на рассвете клан бер᾿Гронов перестанет существовать. Они допустили слишком много ошибок, далеко зашли в интригах и заблуждениях и должны быть уничтожены. Верхушку Гронов вырежут вместе с семьями во всех мирах.
— Гильдии это известно? — Старик насторожился, завис над Агайрой, как ястреб над мышью: неужели и среди тёмников, поставивших на бер᾿Гронов, нашлись предатели.
— Нет. Махи обойдутся своими силами, бер᾿Хан их поддержит.
— Какова роль вестниц?
— Мы не можем идти против правящего клана, сила на их стороне.
Вот так новости! От волнения Галебус не заметил, как застыл с разинутым ртом. Принял подобающий вид и, увидев, что Эйзикил передал слово ему, громогласно спросил:
— Ты это узнала от комиссара? Как о Забвении — от Ильмара?
— Да.
— Вы стремитесь к захвату власти и думаете, что Забвение вам поможет?
— Да. Женщины не должны быть унижаемы и презираемы. Они дали вам жизнь и заслужили уважение.
— Назови всех варханов и пеонов, погибших по вине вестниц.
Галебус метнулся к журналу и принялся записывать. Пока вестница выдавала тайны клана, Эйзикил оперся спиной о пыточное кресло, скрестил руки на груди, запрокинул голову и закрыл глаза. Когда она закончила, он воскликнул, разлепив веки:
— Кто бы мог подумать! Эти смерти выглядели естественными!
— Смерть всегда естественна, — заметил Галебус. — Какой бы она ни была.
Эйзикил помолчал, вдохнул-выдохнул и уставился на Галебуса:
— Надеюсь, ты понимаешь, что эта информация разглашению не подлежит?
Галебус состроил обиженную физиономию. Он и правда обиделся, что Эйзикил принимает его за дурака.
