— Лучше, чем в Дзержинске?
— Тут языкам много времени уделяют, литературе и математике тоже. Фома очень хорошо успевает по математике, а Любочка спортом увлекается.
— Вы ездили в Орел? Вам разрешили свидание с вашим сыном?
— Да было одно, зимой. Мы ездили, — Надежда Шадрина смотрела в пол — модный темный широкий паркет, стилизованный под деревенские доски.
— Вы работаете?
— Нет, я не работаю. Дома детьми занимаюсь.
— А вы? — Катя обернулась к Роману Шадрину.
— Работаю, как же без работы.
— Где?
— На конфетной фабрике, это не очень далеко на машине.
— Кем?
— Ведущий менеджер отдела кадров.
Катя внезапно ощутила приступ тошноты… Отдел кадров, и ты там тоже… Лейтенант Терентьева проработала в своем отделе пять лет, и твой ненормальный сын, этот зверюга…
— Когда ездили в Орел в больницу, как вы нашли сына — лучше, хуже?
— Лучше, гораздо лучше, — сказала Надежда. — Его там лечат усиленно, уколы колят разные, процедуры.
— Значит, когда он жил с вами в одной квартире, он был гораздо хуже?
— Да, намного.
— В чем это выражалось?
— Он же больной у нас, врожденный аутизм.
— Это я знаю, я читала ваш допрос, Роман Ильич, — Катя снова обратилась к главе семейства. Она не собиралась с ними церемониться, о нет! — Я спрашиваю, в чем конкретно это выражалось?
— Ну, он чувствовал себя… нет, он вел себя плохо… ужасно вел себя, — сказала Надежда, ее муж молчал.
— Ужасно вел себя? Дома? С вами?
— Нет, с нами он был тихий. Он вел себя ужасно… ну, вы понимаете, о чем я.
— На нем четыре убийства, четыре жертвы — это вы называете «вел себя плохо»?
— Ужасно, ужасно, — Надежда закивала своей прекрасной головой фотомодели, тонкие пальцы ее теребили косу. — Я его не оправдываю, поймите, я его не оправдываю.
— Не оправдываете сейчас, когда его задержали и отправили в психбольницу? А раньше, когда он все это совершал? Тогда, в мае? Вы оправдывали его действия?
— Мы ни о чем не знали… мы даже подумать не могли, что Родиошечка… он, наш Родиошечка, способен на такое.
Родиошечка… вот значит, как маньяка-потрошителя звали дома его мама и папа. Катя смотрела на Надежду Шадрину.
— Не стоит вам повторять мне всю эту вашу ложь, которой вы кормили следователя на допросах.
— Но я говорю правду.
— Нет, вы лжете. И всегда лгали, — сказала Катя. — Может, тогда, в мае, после первого убийства, совершенного вашим сыном, вы и не заметили ничего такого за ним… Но он совершил второе, убил в третий раз и в четвертый. Я ездила в Дзержинск… От места, где он зверски убил лейтенанта полиции Терентьеву, до вашего дома дворами двадцать минут. Он пришел домой — на нем ее кровь еще дымилась, руки по локоть в крови. Вы открывали ему дверь…
— Да нет же, нет, у него имелся свой ключ. Он приходил поздно, а мы всегда уже спали.
— А его одежда? Вы же стирали его одежду, не могли не заметить, в каком она виде.
— У нас стиральная машина стояла в туалете, он бросал белье прямо туда и включал машину ночью… режим экономии… Он умел это делать — стирать, обслуживать себя, он же не полный был дебил у нас!
— А его обувь — ботинки, кроссовки, там ведь тоже следы крови.
— Он ухаживал сам за своей одеждой, он всегда отличался чистоплотностью, прежде у него имелся даже такой особый ритуал, аутисты… они подвержены ритуалам… он всегда отличался аккуратностью и любовью к чистоте.
— Вы на допросе у следователя, — Катя обернулась к Роману Шадрину, — показывали, что он дома порой все ломал и рвал.
— Это я преувеличил, — Роман Шадрин взглянул на жену, — Надя, скажи, что мы… мы никогда ничего такого не замечали ни на его одежде, ни на обуви. Никаких пятен крови.
— Да, да, но это не значит, что мы его оправдываем, он совершил все эти ужасные вещи, — Надежда Шадрина слегка повысила голос, — Родиошечка приходил домой поздно. Он мало общался с нами, это все его болезнь. Мы делали все что могли, с самого его детства, но ведь в душу-то не заглянешь. Да мы и не пытались заглядывать ему в душу… у нас еще двое детей, маленьких, им забота нужна, ласка, внимание. А Родиошечка… он же вырос, он здоровый мужик… я не могла не видеть, как он возмужал. Ему женщина нужна была, баба нужна постоянно такому здоровому парню. А кто с ним пойдет, кто даст больному? Вы хотите знать, почему он все это совершал? Да потому что это инстинкт у него такой, мужской половой инстинкт. Он вошел в возраст, а возможностей никаких. У него не было девушки, он девственник. А ему очень хотелось. Он не мог себя сдержать, он же больной, у него с головой плохо. Как мы могли его контролировать? Связывать, что ли, по рукам и ногам? Или кастрировать его??
— Надя, что ты такое городишь! — тихо воскликнул ее муж. — Наденька, я прошу тебя, замолчи!
— Но она же из полиции, она хочет знать причины, почему он все это делал, почему вел себя так ужасно!
— Как раз причин, по которым совершал серийные убийства ваш сын, я знать не хочу. Собственно, я их знаю. И самую главную причину — его психическое расстройство, — сказала Катя. — Меня интересует другое.
— Что вас интересует?
— Ваша жизнь с ним. Вы все знали о нем, что он делал. И покрывали его во всем.
— Но мы не знали, мы ни о чем даже не подозревали!
— Если потребуется, я поговорю с вашими детьми, — жестко пообещала Катя.
— Только не трогайте детей, пожалуйста!
— Ради бога, я вас тоже прошу, — Роман Шадрин заколыхался на диване всем своим тучным телом. — Наши младшие тут совсем ни при чем.
Говорил он тихо, но взгляд его из-под блестящих очков словно прожигал Катю насквозь. Ненависть в этом взгляде… Катя встретила его взгляд спокойно: ты, папаша маньяка, ненавидишь меня сейчас вот только за то, что я спрашиваю, задаю вопросы, ворошу снова всю эту кровавую вонючую кучу недомолвок, догадок, укрывательств и тайн.
— Вашего сына задержали дома, в вашей квартире?
— Да, — Надежда Шадрина-Веселовская кивнула.
— При каких обстоятельствах?
— Позвонили в дверь, полиция, мол… я сначала не поверила, а они там на площадке с понятыми, и эти амбалы в черном, в шлемах с ними, сказали, что дают минуту на размышление, а затем выламывают дверь.
Катя поняла, что Надежда вот такописывает операцию по захвату, в которой кроме уголовного розыска участвовал спецназ.
— Ваш сын находился дома?
— Да.
— Вы открыли дверь полицейским или пришлось ломать?
