Это было что-то новое.
— Сломана нога? — переспросила Лиз. — А какая именно?
Каталина задумалась.
— Правая, — сказала она.
— Правая? А левая?
— Что?
— Левую ногу я тоже не чувствую, — возмущенно сказала Лиз.
— Левая нога у тебя тоже сломана, — вздохнула Каталина.
Она из последних сил сдерживалась, чтобы не броситься к Лиз на шею и не разрыдаться.
— Так, приехали, — сказала Лиз, — а что у меня еще сломано?
— Левая рука... — Из глаз Каталины текли слезы.
Лиз с трудом поднесла к лицу правую руку.
— А правая? — спросила Лиз.
Собственным глазам она уже не доверяла, хотя и Каталине тоже нельзя было верить.
— Правая — цела, — радостно сказала Каталина.
— Полностью?
Боль нарастала, и Лиз боялась, что потеряет сознание раньше, чем прольет свет на данную ситуацию.
— Полностью, — кивнула Каталина.
— А где Майкл? — вдруг спросила Лиз.
Каталина дернулась. Она готовилась к этому целых две недели, но оказалась совершенно не подготовленной.
— Что? — переспросила Каталина.
Но Лиз это уже порядком надоело.
— Где Майкл?! — закричала она и потеряла сознание.
Каталина метнулась за врачами. Ей сказали, что это вполне естественно, и что для Лиз это даже хорошо.
— Что хорошо? — спросила Каталина.
— В состоянии забытья, — ответили ей, — быстрее восстанавливаются силы.
К вечеру Лиз вновь пришла в себя. Она все помнила, все знала, и у нее все было хорошо.
Две ноги у нее были в гипсе, в гипсе была левая рука, а голова была не сломана, а просто перебинтована. Все было хорошо.
На нее смотрела улыбающаяся сестра Каталина, и если Лиз умудрилась еще не поседеть за эти две недели так же, как сестра, то все было просто прекрасно.
Дверь в палату с шумом распахнулась, и на пороге появилась мать, которую Лиз не видела лет пять.
— Лиз! — закричала мать. — Девочка моя! Ты пришла в себя? А мы и не надеялись!
— Мама, что ты такое говоришь? — в ужасе сказала Каталина.
— Ты так плохо себя чувствовала, мы думали, что ты не выживешь!
Мать бросилась Лиз на шею и залилась горючими слезами.
— Мама, перестань, — сказала Каталина.
Каталина стояла за спиной матери и дергала ее за рукав кофты. На что мать незаметно тянула рукав на себя, чтобы Каталина не растянула такую красивую кофту.
— Ты ей уже сказала про Майкла? — вдруг невозмутимо повернулась к Каталине мать.
— Мама! — отпрянула Каталина.
Лиз похолодела.
— Что про Майкла? — тихо сказала Лиз.
— Я так и знала, что самое трудное достанется мне, — обиженно сказала мать.
— Где Майкл? — еле шевелила губами Лиз.
— Лиз, здесь его нет, — быстро сказала Каталина.
И это было действительно правдой.
— Где он? — спросила Лиз.
— Я считаю, — сказала мать, обращаясь к Каталине, — что мы должны сказать ей все сразу.
— Скажите, — прошептала Лиз.
— Все равно уже поздно отступать, — назидательно сказала мать.
— Мама, что ты наделала, — сказала Каталина.
— Это жизнь, — сказала мать Каталине, — вот что такое жизнь. Но давайте, давайте представим, что мы в театре.
— Мама, сделай же хоть что-нибудь, — взмолилась Каталина.
— А что я сделаю, — вновь обратилась к ней мать, — что я сделаю? И заметь, что это ты втянула меня во все это.
Каталину буквально парализовал кошмар данной ситуации, и в какой-то момент она поняла, что не в силах больше вымолвить ни слова. Мать тоже наконец-то замолчала, видимо, она обдумывала, какое представление на данную тему лучше всего разыграть.
И в наступившей тишине Лиз сказала простую фразу, на которую никто так и не смог решиться.
— Майкл умер, да? — сказала Лиз.
Каталина опустила голову, а мать медленно повернулась к Лиз.
— Я очень сожалею, — сказала мать.
— По правде? — Лиз посмотрела на Каталину, как будто она могла что-нибудь изменить.
— По правде, — сказала Каталина.
— Что-то в этом духе я и подозревала, — сказала Лиз и закрыла лицо правой рукой.
— Лиз, — стала утешать мать, — ты еле-еле выжила, мы уже ни на что и не надеялись, сейчас главное, что ты жива.
Но Лиз уже ничего не слышала.
Черная ночь накрыла ее своим невозмутимым телом, навалилась на Лиз, задушила ее, и только ярко-красный мотоцикл, словно памятник бессмертию, растворялся у Лиз где-то очень глубоко в мозгу. А его номер с именем и годом рождения Лиз был ясен и четок, словно кривая усмешка на лице безжалостной судьбы.
И Лиз совсем не знала, что она, оказывается, металась в истерике, и врачи всей больницы совещались, какое лекарство ей лучше всего на этот раз ввести, а то ей уже было сделано столько инъекций, что нормальный человек в обычной ситуации вряд ли бы уже выдержал.
С Каталиной тоже, в конце концов, случилась истерика, и врачам пришлось и ей вводить в вену успокаивающее. Так что Каталина была вполне спокойна и безучастна, когда мать назидательно сообщила ей, что от самого печального во всей этой истории они, в конце концов, отделались.
Мать недолго пробыла у постели Лиз. Театр, ожидавший свою главную героиню, это не шуточки. Мать поцеловала спящую Лиз и велела Каталине передать Лиз самые наилучшие пожелания, когда она проснется.
Мать уехала, а Лиз и Каталина вновь остались одни. И теперь все было уже только в их руках, и помощи было ждать уже практически неоткуда.
Через две недели с левой руки Лиз сняли гипс, и теперь у нее было целых две руки. Каталина поддерживала Лиз, как могла, она поила ее из ложки апельсиновым соком и терпеливо ждала, когда апатия в глазах Лиз сменится хоть каким-то проблеском жизни.
И в один из таких дней на горизонте возник Паоло. Он сказал, что раз Лиз уже пришла в себя, то Каталина вполне могла бы заняться собственными детьми.
— А ты чем тогда будешь заниматься? — спросила Каталина.
— Ой, — сказал Паоло, — только не надо опять начинать!
— Что начинать?
— Выставлять меня дураком.
— Тебя никто не выставляет дураком. Разве ты не видишь, в каком состоянии находится моя сестра?
— Я знаю, что твоей сестре уже гораздо лучше, и ей вполне хватит больничной сиделки.
