Петровичи, застывшие истуканами внутри своих теплых шуб, дружно поежились.
– Бойтесь захвата. Пальцы у волотов очень сильные. Если тварь вцепится в руку, считай, она сломана. И оружие должно быть обязательно с темляком. А то вырвет, и в тебя же швырнет.
– Меч-то не вырвет, – бросил Василий пренебрежительно.
– Еще как вырвет. Останется без пальцев, а ты – без меча. Тут он тебя здоровой рукой и пристукнет.
– Ну-ну…
– Рогатина?.. – деловито спросил Лука. – У нас есть.
Илья задумался.
– Нет, – решил он. – И хотелось бы, и боязно. Волот не медведь, у того лапы намного короче. А этого насадишь на рогатину аж по самый перехват, тут он тебя и достанет. Рубить лезвием тоже неудобно, вдруг уловит копье за древко. Ты уясни, брат Лука, волот в драке либо отбивает тебя подальше, либо цапает и дергает к себе. За что поймает, за то и тянет. Даже щитом закрываться нельзя – ухватит волот край щита, не стряхнешь. И чего тогда делать?
– Уяснил…
– И есть у них особенный удар, смотрите, – Илья подобрал руку к груди, отвел назад локоть. – Кулаками они не бьют, не умеют. А бьют вот этим местом. Не ладонью, а ниже. Х-ха-а!
Длиннопалая кисть стремительно метнулась вперед и ударила воздух основанием ладони.
В темноте кто-то громко шмякнулся оземь.
– Ты чего?! – удивился Илья.
– С перепугу, – отозвался холоп Петровичей.
– И чем он особенный, удар этот? – Лука недоверчиво хмыкнул.
– Да есть мысль у меня… Думается, из-за него слухи ходят, что волоты – нечисть.
– Объясни.
– Ну представь. Ты лешему в лесу наступил на лапу сослепу, он тебя – х-ха-а!.. – стукнул и убежал. У тебя, может, и синяка не останется. А на самом деле от этого удара внутри что-то сдвинулось. Ты пришел домой, рассказал, кого в лесу встретил. А наутро взял да помер. Значит, лешак на тебя порчу нагнал. Так-то.
– По-твоему, выходит, они… Не нечисть? – спросил Лука осторожно.
Илья присел к костру.
– Да мне все равно, – сказал он. – Кто человечину ест, по-любому нечисть. Меня соловый этот смущает. Лесные-то больше серые или бурые, а то почти зеленые. Откуда он приперся, да еще с семьей…
– Но как же насчет порчи?
– Кто берегиню поймал – и по морде ей?.. А до сих пор живой.
– Молодая была. Неопытная, – уверенно сказал Лука.
– Ну так увидишь волота – зашиби его сразу, пока не успел порчу навести. Делов-то. Оружие против них – булава. Топором с одного удара не завалишь, а еще застрянет, останешься без топора. Про рогатины да копья говорено уже. Меч… Не знаю. Лучше всего булава. Пляши вокруг, не давай себя достать, а сам бей, бей, бей. На пролом, чтоб хрустело. Волот будет отступать задом. Поколотишь его как следует – повернется бежать. Тогда сразу промеж лопаток или, если допрыгнешь, по затылку. С первого удара промазал – не догонишь, учти.
– А стрелой?..
– Не в лесу же. И одной стрелы не хватит, разве что в глаз. А от Девятидубья до края леса всего ничего. Когда волот из чащи выскочит… Знаешь, а на один выстрел хватит времени. Только я ж тебя помню, ты с луком быстро управляешься, наверняка захочешь второй стрелой угостить волота. Не успеешь, даже не пробуй. Как выстрелишь, бросай лук – и за булаву.
– Ясно, – сказал Лука. – Эх, если бы не порча…
Илья издал странный звук, то ли вздохнул, то ли рыкнул.
– Вот этим ударом, какой я показал, Святогор убил моего коня. Сразу убил, безо всякой порчи. А потом меня свалил. Чуть дух не вышиб, я еле-еле раздышался. Но вроде не порченый хожу.
– А как ты с ним… Вообще? – спросил Лука. – Встретился как?
Илья сунул руку под куртку и задумчиво поскреб там.
– Да стыдно признаться. Я на него конем наехал. Среди бела дня. Он спал в малиннике. Спустился с гор ягодкой полакомиться. И тут как нарочно мне, дураку, малины захотелось. А ветер дул в мою сторону, не учуяли ни конь, ни я. Сказывают, я искал Святогора – не верь. Просто случай.
Илья поскребся снова и добавил:
– Повезло, что он меня свалил. Полез бы я драться, не знаю, чем бы кончилось. А так… Взял он храбра в полон.
Воцарилось молчание.
– А потом? – не выдержал Василий.
Лука крепко ткнул брата локтем в бок.
– Спать пора, – сказал Илья.
* * *
Девятидубье было когда-то большим селом, но год от года усыхало и съеживалось. Как ни странно, причиной тому стало оживление торгового пути. Издревле местные кормили проезжих и устраивали на ночлег, помогали ходить через брод. Когда обозы потянулись чередой, это прибыльное дело заняло столько люда, что почти все население Девятидубья превратилось в обслугу постоялого двора. Конечно, весной село пахало-сеяло, летом собирало ягоды-грибы, осенью било зверя, но основой его благосостояния давно уже стало удачное расположение. Селяне научились ловко чинить упряжь и даже кузницу завели ради гостей. Обозы приходили в Девятидубье к вечеру. Киевские переправлялись через речку и становились ночевать, а новгородские двигали через брод с утра. Брод был мелкий, замостить его никому даже не приходило в голову.
Будь село вотчинным, имей строгого хозяина, оно бы наверняка разрослось. А род не боярин, силком не удержит, гвоздем к месту не приколотит. Обозы так и звали за собой молодежь, манили в дальний путь к неведомым краям. Уходили с обозами по-всякому, кто рядился купцам в услужение, кто просто шел следом за подводами счастья искать. И к этой зиме Девятидубье насчитывало три дюжины людей с семьями – ровно столько, чтобы прокормить себя и обслужить гостей. Были местные сыты и одеты, держали скотину, но чувствовалось – доживает село в вольном состоянии последние деньки. Киевляне давно к Девятидубью присматривались, даже не имея в виду карачевских или еще каких, себе его хотели. С решением затягивали, потому что проку от Девятидубья было, по сути, немного. Местный род жил своим умом, исправно платил дань, верно знал, кому кляняться. Разве что крестился трудно – вблизи стояло древнее капище, да волхв попался непонятливый. Киевляне сшибли идолов, примучили волхва, и все стало тихо-мирно. Здесь не имело смысла держать воинов, и глупо казалось на такое разумное село тратить даже самого бестолкового тиуна. Девятидубье было на виду и вроде как в порядке. Ну, загибалось потихоньку, но медленно. Все будто чего-то ждали на его счет.
Вот, дождались.
Примерно за версту до реки Илья поднял руку и крикнул вполголоса:
– Стой!
Спрыгнул с кобылы, бросил поводья Миколе, обернулся к Петровичам.
– Вы давайте тут, – сказал он. – Обустраивайтесь на ночь. А я схожу вперед, послушаю.
И, не дожидаясь ответа, ушел по дороге.
