Здоровяк перестал чесаться, зацепил своим обрезом шляпу за тулью и надвинул ее на брови. Обрез у него был из помповухи, громила вертел его как пушинку, да и выглядела эта штуковина в могучей лапище не солидней пистолета.
– Вы, простите, к кому? – осторожно спросил Лузгин.
– Мы ошиблись адресом, – уверенно сказал тощий. – Давай отворяй.
Обескураженный Лузгин мысленно воззвал к Долинскому. Тот не откликнулся – видимо, перипетии сна интересовали его куда больше, чем ситуация у калитки.
«Он же попросил открыть, – подумал Лузгин. – А мне не трудно. Возьму и открою. Пусть дальше между собой разбираются». И тут он вспомнил, где видел тощего. В «Кодаке». «Как этот юморист представился – капитан Какой-то? Разумеется. Мент».
Лузгин повозился с задвижкой и отпер калитку.
– Собака, – предупредил он.
– Кто? – насторожился тощий.
– Не кто, а где.
– А-а… Да она уже на крыльце лежит, твоя собака. Разбирается в людях. Не то что вы, москвичи, – совсем нюх потеряли.
Лузгин оглянулся. Он и не заметил, как ушел Грэй. А Вовка по-прежнему хоронился в кустах, готовый к обороне. Вероятно, он тоже не очень разбирался в людях.
Тощий и здоровяк прошли к дому. Громила на ходу небрежно поигрывал обрезом, и Лузгин обратил внимание, что свободная его рука как-то странно болтается. Вероятно, повреждена.
Наконец-то проснулся Долинский, попросил налить гостям чаю. «Ишь начальник какой, – недовольно подумал Лузгин. – Я тебе не прислуга». Долинский немедленно дал понять, что ему стыдно и он больше не будет. Тут уж, в свою очередь, устыдился Лузгин. Он совсем забыл, что когда Долинский следит издали за происходящим, то видит не столько реальную картинку, сколько ее отражение в ощущениях людей. И, значит, воспринимает все их эмоции.
– Присаживайтесь, я вам чайку сейчас…
– А у нас – вот. Робокоп, предъяви.
Здоровяк положил обрез на стол и той же рукой извлек из-за пазухи бутылку «Зверобоя».
– Тонизирует, – объяснил тощий.
– Вот в чай и налейте, – посоветовал Лузгин.
Пока он возился на кухне, двое успели приложиться к бутылке прямо из горла и теперь курили, развалившись в плетеных креслах. Грэй демонстративно улегся поперек крыльца, отсекая гостям путь к отступлению, но их это, кажется, не волновало ни капельки.
– Вы всегда так день начинаете? – спросил Лузгин хмуро, расставляя чашки. Он основательно недоспал и хамить наглым визитерам считал в порядке вещей. «Приперся, видите ли, рэкет провинциальный ни свет ни заря. В шляпе!»
– Мы так день заканчиваем, – сказал тощий. – Мы, образно говоря, с ночной смены.
– Тяжело приходится? – поинтересовался Лузгин с издевательской участливостью.
– Это зависит, – ответил тощий значительно. – Когда тяжело, оно результативно. Сегодня вот было легко, но толку никакого. А оплата-то сдельная. С каждой педерастической головы. У нас фирма серьезная, приписки невозможны – мы должны положить на бочку уши. И одно ухо не считается, нужны оба. Эй, Робокоп, помнишь того выродка, у которого уши оказались неодинаковые?
– Угу, – кивнул здоровяк.
– Не зачли нам его, – вздохнул тощий, обшаривая Лузгина прозрачными глазами. – Не зачли… Эх!
Он неожиданно резким движением – таким, что Грэй подскочил, – схватил бутылку и припал к горлышку. Забулькало. Лузгин поежился.
– Но согласитесь, – продолжил тощий, отрываясь от бутылки и даже не переводя дух, – уши гораздо приятнее, чем, например, яйца. Если бы нас заставили резать пидарасам яйца… Не знаю. Наверное, пришлось бы уволиться. Я, знаете ли, брезглив ужасно. Да и Робокоп тоже. Вы не смотрите, что он железный парень. У него тонкая ранимая психика.
– Угу, – снова кивнул здоровяк.
Лузгин, стараясь не впадать в ярость из-за этого идиотского спектакля, разлил чай по чашкам. Он догадался: придурочные менты явились к Долинскому с утра пораньше стрясти денег на опохмелку. И почему-то казалось, что мафиози в подобной ситуации вели бы себя хоть самую малость подостойнее.
Грэй поднялся с крыльца и подошел к столу. По лестнице прошелестели легкие шаги, и на веранду ступил Долинский – свежий, чисто выбритый, в деловом костюме. Лузгин поймал себя на том, что рад ему несказанно. Даже присутствие Грэя и Вовки, надежных ребят, не защищало от душноватого запаха опасности, которым двое в плащах уже провоняли все вокруг.
– Доброе утро, – сказал Долинский.
– Слышь, буржуй, дай денег! – ляпнул тощий. – Пока не началось!
– Могу дать по шее, – Долинский уселся и огладил Грэя, сунувшего морду ему на колени. – Денег – принципы не позволяют.
– Ну вот… – закручинился тощий. – Началось. И так всегда. У кого ни попросишь, все принципиальные. Все по шеям да по шеям…
– Как я понимаю, вы тот самый Котов.
Тощий выпрямился в кресле и вдруг разительно переменился. Он больше не выглядел дешевым хитрованом, играющим придурка. И на падальщика уже не был похож. Напротив Долинского сидело теперь что-то хищное и смертоносное, острое, как режущая кромка.
– Капитан Котов. Сержант Зыков. Прибыли для выработки плана совместных действий.
– Ну вот и свиделись наконец-то… – протянул Долинский то ли ласково, то ли мечтательно.
– Рад знакомству, – отчеканил Котов.
– Доброе утро, – подал голос Зыков. У него оказался приятный и звучный баритон.
– Я, как вы догадываетесь, Игорь Долинский, а это, позвольте вам представить, Андрей Лузгин, журналист. Он здесь… не случайно.
– Мы в курсе. И, кстати, пусть уж третий ваш покажется.
Долинский коротко глянул в сторону кустов, ветки раздвинулись, выглянула озабоченная морда Вовки.
Зыков издал странный звук: не то чихнул, не то подавился.
– Нет, мы не в курсе, – по-прежнему сухо и деловито констатировал Котов. У него на лице не дрогнул ни один мускул. Лузгин, внимательно наблюдавший за реакцией гостей на Вовку, подумал, что капитан дал бы сто очков вперед любому настоящему индейцу.
И тут до него дошло.
«Какой же я идиот! Местная «ночная команда» – вот кто эти двое!»
Вовка убрался обратно в кусты.
– Многое становится яснее, – сказал Котов, провожая оборотня взглядом. – А все остальное еще больше запутывается. Ну, это после. Карты на стол!
Зыков снова полез за пазуху и вытащил офицерский планшет. Котов извлек из него потрепанную на сгибах карту. Лузгин отодвинул чашки, чтобы тому удобнее было развернуть лист. Карта оказалась кое-где протерта до дыр, местами в жирных пятнах, и вся покрыта нарисованными от руки крестиками, стрелками, кружочками. Это был план городской застройки, подробный, с точностью до дома.
