– Я скорее тебя выкину, – пообещал Котов. – Из окна!
Он поехал на вокзал, зашел к кассирам и уговорил их поглядеть, не покупала ли гражданка такая-то билетик – просто взглянуть, по-хорошему, без лишних формальностей.
Гражданка билетик покупала и по нему убыла. В Москву.
«Ты ей больше не понадобишься, – стучало в голове. – Она другая теперь».
– В Москву? – психиатр чуть ли не обрадовался. – Ну-у… Сочувствую. Если вернется, обязательно позвони мне.
– Она может вернуться?! – кричал в трубку Котов. – Может?!
– Капитан, я тебя умоляю, поставь на ней крест. Это больной человек, понимаешь, больной. Переродившийся. Совсем другой.
– Сам ты больной! И другой! Я тебя русским языком спрашиваю – может?!
– Да, может. Доволен?
– Пошел ты!..
Котов напился прямо на рабочем месте, днем. Если без протокола – нажрался в говно. И плакал. Сослуживцы честно пытались отправить его домой, пока начальство не засекло, но фиг у них чего вышло. Тогда они попробовали отволочь недееспособного капитана в свободную камеру, чтобы проспался. И, по закону подлости, в коридоре наткнулись на шефа.
Начальника отдела чуть столбняк не хватил, когда он увидел Котова в таком состоянии.
– До чего же эти бляди мужиков доводят! – возмутился начальник. – Нет, хоть разжалуйте меня, а баба не человек!
– Вирусная депрессия! – сообщил ему Котов, заливаясь слезами.
– Угу. И духовный кризис, – согласился начальник. – Ладно, отдыхай пока, завтра обсудим. Рассолу тебе принесу.
В изоляторе, совершенно пустом по случаю понедельника, скучал дежурный – сержант Зыков. Увидев, какое счастье ему на руках несут, слабо трепыхающееся, он инстинктивно попятился и выпалил:
– Ой, только не это!
– Открывай давай! – потребовали взмыленные опера.
– А может, не надо? А, товарищи офицеры?
– Не ссы, Котяра без пушки, – утешили Зыкова.
– Чего-то он мне и безоружный не нравится, – вздохнул Зыков, звеня ключами.
Котов поднял на сержанта налитые кровью глаза и провозгласил:
– Человек родится в говне!
Зыков придержал было дверь, но его уже вместе с ней оттерли. Сослуживцам не нравился такой Котов, и они спешили поскорее запереть его в холодной. Такой Котов их нервировал. А на самом деле – они просто не понимали этого – пугал.
– …и вся жизнь человека говно! – вещал Котов. – От памперса обосранного до гроба сраного! И все нормальные люди! Знают! Это! Но почему-то! Зачем-то! Выдумали Москву! И человек туда едет! И видит там всякую херню! И ему приходит!
– Да-да, – согласился Зыков. – Некоторым уже пришло. Мощный приход, аж завидно. Он у вас еще и обкуренный, что ли?
– …В тупую его голову! Что возможно! Жизнь не говно! А потом! Он едет домой! Выходит из поезда! И видит – говно! Одно говно! И на контрасте! Понимаете, на контрасте! Хуяк! И нету человека!
– Да в Москве тоже говно сплошное! – крикнул Зыков вслед Котову, уплывающему от него на руках коллег. – Только в обертке конфетной! Что я, не был, что ли, в этой Москве вонючей?
Котова с большим трудом занесли в камеру и сгрузили на нары.
– И нету человека! – воскликнул Котов с невероятной тоской. – А я?! А как же я?!
Сыскари, отдуваясь, вышли в коридор и полукругом обступили Зыкова, прижав к стене.
– Значит, так, сержант. Матрас, одеяло, подушку. Уложить капитана, как дитя малое, нежно и ласково, понял? Если что – вызывать дежурного по отделу. Вопросы?
– Да за кого ж вы меня держите! – обиделся Зыков.
– Захочет общаться – садись рядом и ему поддакивай, ясно?
– Да за кого ж вы меня держите! – обиделся Зыков до глубины души.
– А будешь потом болтать…
– Да за кого ж… Не буду!
И правда, Зыков потом болтать не стал. Хотя мог бы. Котов возжелал общаться. Сержант, как ему и было приказано, сидел рядом, поддакивая, и наслушался такого, что средней руки литератору хватило бы минимум на три книги. Милицейский боевик, детективный роман о коррупции и слезоточивую мелодраму. Фиговые книжонки, но продавались бы они неплохо, все.
А Котов проснулся, выпил пива – про рассол начальник отдела забыл, конечно, – и пошел дальше служить.
И ничего ему за безобразное поведение не было.
А Лену он из головы выбросил. Приказал себе выбросить – и сделал это.
И все пошло как прежде.
Правда, работа у капитана Котова валилась из рук, его заедала тоска, и вообще жизнь будто потеряла смысл. Жить стало удивительно скучно.
Специалисты говорят, именно так ощущаются духовный кризис и отсутствие мотиваций. Догадайся об этом Котов, он наверняка испугался бы, начал шевелиться и вскоре переболел. Ведь «тоска» и «скука» – понятия обыденные, в тоске и скуке от рождения до смерти проколупаться можно, а вот «отсутствие мотиваций» звучит довольно угрожающе, и человек с ним мириться не захочет.
Но Котов умел только красиво трепаться, а называть вещи своими именами – нет.
Он продержался неделю и позвонил Лене. Телефон не отвечал. Котов зашел к ней на работу. Ему сообщили, что Лена уволилась – точнее, просто ушла, когда ей сказали, что такого ценного специалиста не отпустят… ну ладно, пусть уж за расчетом приходит, раз ей приспичило… извините, а вы не в курсе, у нее с головой все в порядке?.. Тогда Котов наведался к ней домой. Лены не было. В квартире нашлись признаки жизни, но едва заметные, неявные. К тому же здесь перестали убирать, мыть посуду и, судя по всему, есть. Еще было темно – шторы повсюду были плотно задернуты. Котов внимательно жилище осмотрел, разве что под кровать не заглянул, присел в гостиной, выкурил сигарету, бросил окурок на пол и растоптал его. Швырнул на стол ключи.
Вышел, захлопнул дверь и снова приказал себе забыть эту женщину.
Ох, зря он под кроватью не посмотрел.
* * *
…Прошел месяц. Котову было по-прежнему очень плохо, но он применил народное средство – ежевечерне выпивать и ежеутренне похмеляться, – и оказалось, что это помогает. Жить не выходило, зато удавалось не замечать жизни, идти мимо нее. Даже смеяться над ней. Из раздолбая и ерника Котова постепенно вылуплялся бессердечный циник. Он уже не язвил беззлобно, а отпускал обидные колкости. И работать перестал – создавал видимость, не более того. На Котова стали нехорошо поглядывать коллеги.
– Эх, угробила нашего Котяру его прошмандовка… – сказал начальник. – Нет, хоть погоны с меня снимайте, а я скажу – бабы должны ходить в парандже и давать исключительно раком!
И на вопрос, почему же только раком, ответил:
– А чтобы морд их блядских не видеть, если паранджу сдует!
