По лестнице Тим спускался, крепко держась за перила. Но в то же время Ольга чувствовала в нем уверенность и силу. Такую жесткую уверенность и такую жестокую силу, которых раньше не было.
Газовый нагреватель уютно гудел за тонкой стенкой, а они мягко терли друг друга намыленными мочалками, целуясь и смеясь, беззаботно и расслабленно, как в прежние времена. Куда-то ушло напряжение, взамен ему пришла молодая радость, и Ольга, повинуясь импульсу, пришедшему из самых глубин души, опустилась перед Тимом на колени и взяла в губы его напрягшуюся плоть.
— Слушай! А мне ведь, наверное, на работу надо! — вспомнила Ольга за завтраком. — Сегодня вообще какой день недели?
— Четверг, девятое, — сказал Тим, подумав. — Да, правильно, девятое. День Победы. Так что сегодня тебе никуда ехать не надо. И завтра не надо. До понедельника мы свободны.
— Да? Странно. — Ольга выглянула в окно.
— Тихо? — догадался Тим.
Ольга кивнула.
— Я думаю, на этой улице еще долго никто не появится, — процедил Тим сквозь зубы. Глаза его затуманились. Ольга знала, что это означает — Тим «принюхивался». — Н-да-а, — протянул Тим. — И на этой улице, и на соседней тоже. И тропинка на станцию травой зарастет, потому что новую протопчут. В обход. Здесь теперь, солнышко, очень неприятное место.
— Это как-то связано… — Ольга помахала рукой в воздухе, подбирая слова.
— Да, — вздохнул Тим. — Я вчера учинил здесь небольшое энергетическое землетрясение. И, похоже, волна дошла до Москвы. Так что всем, у кого дачи близко к эпицентру, в ближайшее время не захочется сюда ехать. Интересный эффект. Но предсказуемый. Очень уж большой мощности был удар.
— Сходим потом на ту поляну? — робко спросила Ольга.
— Нет! — резко ответил Тим.
— Извини… — пробормотала Ольга.
— Ты меня извини. Но я… Не могу, понимаешь? Мне тогда придется уверовать в то, что это было на самом деле. А я не хочу.
Ольга уставилась в свою чашку, не зная, что сказать. Ей раньше не приходило в голову, что Тим, который всегда так гордился своими успехами экстрасенса, тоже чего-то не хочет знать. Или во что-то боится поверить.
— У меня и так уже слишком много доказательств того, что я мутант, — горько сказал Тим, глядя куда-то мимо Ольги.
— Ты же не виноват…
— Какая разница, кто виноват! — Тим раздраженно фыркнул. — Кто виноват, с тех не спросишь. Даже если я их найду, если они еще живы, — нет такой кары, нет такой казни… Тьфу! Понимаешь, Оленька, они ведь, гады, не понимали, что делают. Если посмотреть на «Программу Детей» с позиций марксистско-ленинской этики, то ее разработчики совершенно правы. И «Программа «Зомби» с этой точки зрения тоже оправдана. А кому какое дело, что у меня другие воззрения? Имеет значение только этика тех, кто делал.
— Ну, не знаю… — Ольга пожала плечами.
— Это истина, ангел мой, — жестко сказал Тим. — В истории человечества множество преступлений, совершенных людьми, уверенными в своей правоте. Религиозные войны, красный террор, гитлеровские и сталинские лагеря. По отношению к тем, кто совершил эти преступления, никакая казнь не будет адекватной. Это будет такое же убийство. Тоже совершенное по убеждению. Всего лишь месть. Ты казнишь человека, но не казнишь идею. Потому что идеи, к сожалению, не умирают.
Ольга пожала плечами вновь. Ей не хотелось спорить.
— Вот поэтому, — сказал Тим, — кто виноват, меня не волнует. Меня волнует, как не утратить связи с миром. Допустим, ты никогда меня не будешь воспринимать как чужого. И я к тебе не потеряю интерес. Мы друг друга любим. Но вот мир наш, общество, которое существует на планете Земля, меня совершенно не устраивает. И с каждым новым своим открытием о природе этого мира я все сильнее отталкиваю его от себя. Вот в чем дело. Вот в чем беда.
— Я пойду с тобой туда, куда ты меня поведешь, — твердо сказала Ольга, поняв его немой вопрос.
— Надеюсь, — не менее твердо сказал Тим. — Зов все сильнее, понимаешь? Все настойчивее с каждым днем. И мне кажется, что сейчас я понял кое-что… Во всяком случае, нам обязательно надо съездить туда, чтобы хотя бы посмотреть.
— Так кто там? — спросила Ольга.
— Не спрашивай, — Тим покачал головой. — Это тоже такая вещь, в которую я поверить не могу. Не потому что не хочу, нет, я этого знания совсем не боюсь. Но когда ты ждешь чего-то всю жизнь, и вот оно… — Тим поднял глаза к потолку. На лице его появилось мечтательное выражение.
— Там сидит твоя обожаемая летающая тарелка! — рассмеялась Ольга.
Тим опустил голову, прищурился, хитро глянул на девушку одним глазом, но ничего не сказал.
* * *
Утром тринадцатого мая, в понедельник, Тим сорвал печать с двери, вошел в свою квартиру и остановился в раздумье над разрывающимся от звонков телефоном. Говорить сейчас Тиму ни с кем не хотелось, но звонила мама, а против нее Тим ничего не имел.
— Господи, куда же ты пропал! — было первое, что он услышал, сняв трубку.
— Я был за городом, — честно ответил Тим.
— Тима… С папой беда. Он попал в аварию.
— Знаю, — вырвалось у Тима.
— Что?
— Неважно. Где он?
— В Склифосовского. Тима, ты не приедешь? Он сутки был в реанимации, но сейчас уже все хорошо. И я… Честно говоря, я устала, Тим. Мне нужно, чтобы ты просто меня подменил хотя бы на несколько часов. Я съезжу домой, вымоюсь, переоденусь и вернусь.
— Ты все эти дни была в больнице?
— Конечно, где же еще? — удивилась мама.
— Н-да… — протянул Тим. — Как он?
— Большей частью без сознания. И ему очень долго придется лежать, Тим. У него переломов несколько и травма головы.
Тим молчал.
— Ты не приедешь? — спросила мама. В голосе ее начали прорезаться истерические нотки.
— Не знаю, — сказал Тим.
— Тим, между вами что-то произошло, я знаю, — вздохнула мама. Голос ее начал дрожать. — Но сейчас… Это не для него. Помоги мне, пожалуйста. Хотя бы несколько часов. Я устала, понимаешь?
— А ты ведь ему больше не нужна, мам, — неожиданно для себя ляпнул Тим. — И я ему тоже не нужен. У него из-за меня одни неприятности.
— Это тоже сейчас не важно, — ответила мама жестко, с нажимом. — С этим мы будем разбираться потом. Тим, мне от тебя нужно совсем немного.
— Да уезжай ты домой спокойно, ничего с ним не случится, — сказал Тим брезгливо. — Пусть за ним КГБ присматривает.
— Тим!!! Прекрати немедленно!!
