– Там, – подтвердил я.
Фиаско с розыском похищенных наконечников поставило на карьере мастера Ольтера большой и жирный крест, и теперь старшему дознавателю вновь приходилось самолично рыть носом землю, вместо того чтобы просиживать штаны в уютном служебном кабинете. Якоб Ланье был не из тех, кто прощал подчиненным подобного рода неудачи.
– Какие-то планы на сегодня? – спросил Дега, пряча листок в писарский планшет.
– Нет, – качнул я головой и предупредил: – Съезжу к Майло, к обеду вернусь.
– Понятно, – кивнул помощник и отправился на поиски растратчика.
Я устало помассировал виски, вздохнул и вернулся в обеденный зал. Визит дознавателя оставил после себя на редкость неприятный осадок. И не в откровенном презрении Ольтера дело было – да плевать на толстяка! – нет, душу грыз червячок сомнения: а ну как это был всего лишь пробный шар? Вдруг сыщики надзорной коллегии пронюхали о моей причастности к убийству Готье? Или Ференц ищет возможность выслужиться и решил копнуть под меня по собственной инициативе?
В любом случае с Майло Живицем переговорить не помешает. Если мне шьют дело, законнику с его связями во Дворце правосудия выяснить подробности не составит никакого труда. А даже если и составит – содержание он получает немалое, пусть отрабатывает.
Я вышел на крыльцо ресторации и махнул рукой охранникам, но, как только Гастон ухватил вожжи, из соседнего переулка наперерез карете выехал крытый парусиной фургон.
– Убирай колымагу! – крикнул Ори вознице, тот кивнул и принялся разворачивать тяжеловозов, а потом задний борт фургона вдруг с грохотом распахнулся и наружу высыпали вооруженные дубинками крепкие парни с красными повязками на рукавах.
– Лежать! – заорал один из них. – На землю!
И сразу – пронзительная трель служебного свистка.
В таких случаях все решают мгновения. Мгновения, которые отпущены на принятие правильного решения.
Бежать, бить в ответ или послушно плюхнуться мордой в грязь?
Ошибешься – пропал. Пропал, как и не было.
Угадаешь…
– Брось! – рявкнул я на выхватившего нож Ори и послушно улегся на грязные булыжники мостовой.
Тут же налетели переодетые в штатское сыщики, заломили руки за спину, поволокли из переулка. Опомниться не успел, а меня уже запихнули в неприметную карету с наглухо задернутыми оконцами.
Что за бесовщина?!
– Надеюсь, тебя не слишком помяли? – поинтересовался отец Доминик, свернул с пузатой серебряной фляги крышечку-стаканчик, наполнил ее полынной настойкой и протянул мне: – Выпей вот…
Я влил в себя обжегшую огнем жидкость, мотнул головой, шумно выдохнул и спросил:
– Какого беса, отче?
Что меня не прихватили на чем-то горячем, понял сразу. Орден собственных паршивых овец обычно без всякого шума в дальние монастыри ссылает. А этот спектакль точно на публику рассчитан был…
– Служебная необходимость. – Отец Доминик забрал крышечку и проникновенно заглянул в глаза: – Ты ведь знаешь, что такое служебная необходимость, сын мой?
На кончике языка так и вертелась колкость; не без труда я проглотил ее и спокойно спросил:
– Что будет с моими людьми?
– Тебя не волнует, что будет с тобой?
– Моя судьба в руках Святых, – ответил я, сделал паузу и поморщился: – С этой вашей служебной необходимостью так и так ничего не поделаешь…
– Не злись, Себастьян, у меня просто не было другого выхода, – примирительно произнес куратор. – Мне нужна твоя помощь…
– Так нужна, что решили превратить меня во всеобщее посмешище?
Отец Доминик только вздохнул.
– Извини, но никто не должен усомниться в твоем аресте, – пояснил он.
– А на каком основании, хотелось бы знать, меня вообще задержали?
– Полагаешь, тебя не на чем прижучить? – печально улыбнулся монах. – Это не так, Себастьян. Ты на воле лишь до тех пор, пока никому не мешаешь.
– А конкретней?
– Конкретней? Что ж, если тебе так интересно, я попросил дать ход жалобе некоего Николаса Лаурая на мошенническое завладение его игорным домом.
– Вот засранец! – выругался я, немало раздосадованный тем, что причиной ареста стал банальный поклеп обиженного мошенника.
– Не стоит его винить, жалоба пылилась без движения уже который месяц, а мне просто требовался формальный повод.
– Ладно, ладно. – Я несколько раз вздохнул, привел в порядок мысли и спросил: – Но меня-то вы почему не предупредили?
– Тебя? – хмыкнул отец Доминик. – Чтобы ты озадачил всех своих подельников заданиями на все время своего отсутствия? Думаешь, это никому не показалось бы подозрительным? Люди твоего ранга всегда окружены стукачами и доносчиками.
С этим аргументом было не поспорить. Озадачил бы, непременно озадачил. Слишком много всего происходит, чтобы дела на самотек пускать.
Это и бесило больше всего. У меня своя жизнь, а тут будто кутенка – за шкирку и на помойку.
Но скандала я закатывать, разумеется, не стал и лишь печально вздохнул:
– Рассказывайте уже…
Отец Доминик достал сделанный тюремным художником портрет какого-то прыщавого господина средних лет с плохо зашитой заячьей губой и протянул мне.
– Этот человек вчера ночью бесследно пропал из запертой камеры в «Тихом месте», – поведал монах.
– И? – хмыкнул я, но теперь куда внимательней присмотрелся к наброску, запоминая черты волчьей физиономии беглеца. – Разве так сложно выяснить, кто из надзирателей за последнее время сказочно обогатился? Меня-то зачем понадобилось выдергивать?
– Ты был когда-нибудь в «Тихом месте»? – укоризненно глянул на меня монах.
– Слава Святым, не доводилось.
– Оттуда даже мышь без пропуска не выскользнет. Все на виду, вывести арестанта без ведома пары десятков караульных просто нереально.
– Им могли приказать молчать, – покачал я головой.
– Маловероятно. Хоть один бы да проговорился.
– Тогда какие варианты?
– Подозревают, будто он сбежал через Бездну, – после недолгой заминки сообщил отец Доминик.
– Но вы так не думаете?
– Не думаю, – прямо заявил монах. – Это не вписывается в его образ действий. К тому же в камере не обнаружилось никаких следов перехода в потустороннее.
– А какие могут остаться следы? Достаточно просто выплеснуть кружку воды на пол.
– Тебе – да, – вздохнул отец Доминик. – Понимаешь теперь, почему я решил привлечь к расследованию именно тебя?
– Удивительно, что вам разрешили это сделать, – усмехнулся я. – Секретарь его преосвященства в прошлую нашу встречу прямо заявил, что мне в ордене больше не рады.
