— На площади возле Успенского храма я столкнулся с мужем моей сестры, — продолжил Пересвет, не обратив внимания на язвительность Осляби. — Велемир Проклович заимел какие-то торговые дела в Москве. Поскольку я был в рясе, то он меня, конечно, сразу-то не узнал. А узнав, страшно изумился тому, что я в монастырь подался. В беседе с Велемиром Прокловичем проведал я немало интересного. — Пересвет придвинулся поближе к Ослябе, слегка толкнув его в бок. — Оказывается, наказал-таки Господь боярина Будивида за его гнусное дело с письмом подметным. Свалила его тяжкая хворь и гложет изнутри, как ядовитый червь. Видя, что лекари излечить его не могут, Будивид принялся каяться Господу во всех своих грехах. На покаянии в присутствии священника Будивид признался, что злокозненное письмецо на бересте было написано его рукой, мол, он подделал мой почерк, дабы ввести в заблуждение моих родителей. О том же Будивид поведал и моему отцу, прося у него прощения за это.
Далее Пересвет сообщил Ослябе, что князь Корибут Ольгердович отдалил от себя Будивида, узнав про его признания. Брата же Пересвета Корибут Ольгердович вновь взял в свою дружину.
— Отец мой опять в ближней княжеской свите состоит, — молвил Пересвет радостным голосом. — Со слов Велемира Прокловича выходит, что родитель мой ищет меня повсюду, дабы вернуть в отчий дом. Выходит, что есть справедливость на белом свете!
— Все под Богом ходим, — сухо обронил Ослябя, — все рано или поздно получим от Господа воздаяние по делам своим.
— У меня имеется и для тебя благостная весть, брат. — Пересвет намеренно сделал паузу, чтобы заинтриговать друга.
Однако Ослябя был спокоен и невозмутим. Он склонился над масляным светильником, поджигая его фитиль от догорающего свечного огарка.
— Масло конопляное привез ли? — промолвил Ослябя, не глядя на Пересвета. — А то ведь я остатки масла вчера в светильник слил.
— Купил я тебе масло и конопляное, и льняное, брат, — сказал Пересвет. — Токмо речь теперь не об этом.
Дрожа от радостного возбуждения, Пересвет поведал Ослябе о том, что боярышня Чеслава недавно овдовела. Муж Чеславы скончался от ран, полученных в битве с тевтонцами.
— По Кориату уже и сороковины справлены, — молвил Пересвет, — а через полгода Чеславе можно будет траур с себя снять. Велемир Проклович поведал мне, что несчастлива была Чеслава за Кориатом, сыном Ерденя. Ревнив был покойный Кориат и в хмельном угаре частенько поколачивал бедную Чеславу. Отец Чеславы не раз поминал тебя добрым словом, брат. — Пересвет похлопал Ослябю по плечу. — Ну, что скажешь? Сердце у тебя не екнуло, а?
— Благодарю за известия, друже, — тихим и безразличным голосом промолвил Ослябя. — Ступай к себе в келью, мне спать пора.
— Я тебя не узнаю, приятель! — разочарованно воскликнул Пересвет. — Ты не в своем уме, что ли?! Не ты ли талдычил мне постоянно, что милее Чеславы для тебя нет женщины на свете. Божьим провидением случилось так, что Чеслава больше не связана узами брака. Езжай, дурень, в Брянск и бери ее в жены.
— Я свой выбор уже сделал, — сказал Ослябя. — Монаху нельзя иметь семью. Токмо в одиночестве можно быть бедным и не унижать своей нищетой ближних. Лишь в одиночестве возможно подлинное служение Богу. Не зря же сказано апостолом Павлом: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене».
— Ты еще не пострижен в монахи, брат, — заметил Ослябе Пересвет. — Ты пока еще послушник, как и я. Не будь же дурнем, не отказывайся от своего счастья, которое само идет к тебе в руки. Ты же отличный воин, а каков из тебя получится монах, еще неизвестно.
— Обратного пути для меня нет, брат, — стоял на своем Ослябя. — Иисус сказал, что добровольная нищета во имя духовной свободы может спасти человека от произвола и унижения. Именно богатство и имущество делают всякого смертного рабом стяжательства и алчности, ибо все это можно отнять силой. Добровольно расставшись с мирскими благами, человек обретает свободу и покой. Источник слез — бедность — станет для него источником радости, ведь, избавившись от постоянной заботы о сохранении и приумножении имущества, человек сможет все время посвятить Богу. Став слугой Всевышнего, «нищий духом» перестанет быть слугой «человеков». Никакая земная власть уже не может довлеть над ним. Такой человек становится истинно великим и свободным.
— Токмо не надо читать мне проповеди, брат, — проворчал Пересвет, раздраженно отстранившись от Осляби. — Я вижу, ты с глузду сдвинулся, начитавшись Евангелия. Ты что же думаешь, что нищета и молитва спасут мир от всех бед и несчастий. Глупец! Зло и добро вечны в этом мире, как ночь и день, как жизнь и смерть. Стефан говорит, что христианская любовь к ближнему неотделима от любви мужчины к женщине. Ведь Господь сказал при сотворении мира всем тварям земным: «Плодитесь и размножайтесь!» Не зря же белому духовенству позволено заводить семью. Стефан тоже был когда-то женат, правда, его супруга скончалась до срока. Один из сыновей Стефана пошел по его стопам, тоже став священником. Коль ты в душе такой праведник, брат, вот и неси свою мудрость людям, проповедуй в церкви, а не живи отшельником в глухом лесу. Ты ведь можешь стать не монахом, а белым священником. Тогда ты сможешь и Господу служить, и сделать Чеславу своей женой.
— Я вижу, ты сам себе такой путь наметил, брат, — проговорил Ослябя, искоса взглянув на Пересвета. — Вот к чему привели твои беседы со Стефаном. Ты надумал сочетаться браком с Шугой, поэтому обет стать монахом ныне тебе в тягость.
— Да, брат, Шуга мне по сердцу, — признался Пересвет, — а это житье по монастырскому уставу опостылело мне дальше некуда. Не гожусь я в праведники, вот и все. Надумал я вместе с Шугой в Брянск податься. И тебе, брат, советую то же самое.
Придя в свою келью, которая находилась через бревенчатую стенку от кельи Осляби, Пересвет был так возмущен и разочарован поведением друга, что даже не дочитал до конца молитву, которую следовало произносить перед сном всем обитателям монастыря. Лежа на своей жесткой постели под грубым шерстяным одеялом, Пересвет долго не мог заснуть. Его неудержимо тянуло вскочить с ложа и вновь подступить к Ослябе с уговорами. Ему казалось, что если он не убедит Ослябю уйти из монастыря, то жизнь у того пройдет беспросветно и несчастливо. И Чеслава из-за Ослябиного упрямства может остаться до конца дней своих вдовой-вековухой.
Чтобы успокоиться, Пересвет стал думать о Шуге, с которой ему удалось повидаться в начале лета в селе Косариха. Он тогда провел с Шугой три счастливых дня, воспоминания о которых и по сей день согревали ему душу. Шуга обещала Пересвету в конце июля снова приехать в Косариху. Весточку о своем приезде Шуга собиралась послать Пересвету вместе с юродивым Прошкой, который перебивался подаяниями, путешествуя от деревни к деревне, от монастыря к монастырю. В Косарихе и в Троице-Сергиевой обители к юродивому Прошке относились с большей теплотой, поэтому он и задержался в этих краях. Родом юродивый Прошка был откуда-то из-под Углича.
И в первый свой приезд в Косариху сметливая Шуга использовала проворного юродивого в качестве своего гонца к Пересвету, благо по лесной тропе до Сергиевой обители тот хаживал не единожды.
