Ослябя поведал Пересвету, что он прибыл в Андроников монастырь, выросший сравнительно недавно на реке Яузе близ Москвы.
— В Андрониковом монастыре монахи священные книги переписывают с греческого языка на русский, кое-какие из этих книг я должен доставить в нашу лесную обитель, — молвил Ослябя. — Кроме того, мне было велено купить на торжище два серпа, три топора, гвоздей и дверных петель. У нас ведь там работы невпроворот с утра до вечера. Слуг в монастыре нет, монахи и послушники сами себе и пекари, и плотники, и портные, и сапожники…
— Так вот что за железо в мешке у тебя гремит, — усмехнулся Пересвет, кивнув на кожаную котомку, лежащую на скамье рядом с Ослябей.
— Все покупки я уже сделал, теперь пойду в Андроников монастырь, надо бы успеть к вечерней молитве, — продолжил Ослябя, допив квас в своей кружке. — Завтра поутру ждет меня дорога домой.
— Ты что же, брат, обитель Сергия называешь домом? — удивился Пересвет, пронзив Ослябю внимательным взглядом. — А про свой отчий дом в Брянске ты уже не вспоминаешь? Одобряют ли твои родители то, что ты в схимники подался?
— Конечно, не одобряют, — со вздохом признался Ослябя, — но я иного и не ожидал от них.
— Когда же мы теперь еще увидимся, брат? — спросил Пересвет, не скрывая своего огорчения от столь короткой встречи с Ослябей. — Жалею я, что разлучились мы с тобой на столь долгий срок. Друзей у меня за это время не прибавилось, даже наоборот. Теперь вот и родня моя со мной в раздоре из-за негодяя Будивида. Гонит меня судьба, как мякину по ветру, брат. Нету у меня ни надежного пристанища, ни верной жены, ни цели в жизни. Подскажи, брат, что мне делать?
Ослябя помолчал, словно размышляя, стоит ли говорить такое Пересвету, потом произнес:
— Коль ты на перепутье, брат, значит, пришла пора менять что-то в твоей жизни, в душе твоей. Когда в гору идешь — лишь гору и видишь. Человек среди людей — не капля в реке. Он родник, в реке рассеянный. Токмо не все люди осознают это. Вот ты полагаешь, брат, что твой удел — это ратный труд. Ты достаточно потрудился на этом поприще, испытал боль, ярость, гнев, усталость, жару и холод. Физически ты окреп, но окреп ли ты душой? — Ослябя встал из-за стола. — Подумай над этим, брат.
Видя, что Ослябя собрался уходить, Пересвет тоже вскочил, чтобы проводить его до городских ворот, чтобы хоть еще немного побеседовать с ним. Пересвет видел, что Ослябя уже не тот, каким он был два года тому назад. Ослябя словно пропитался спокойствием и житейской мудростью, задай ему какой-нибудь каверзный вопрос о смысле жизни или о познании души, он и тогда не растеряется — даст ответ.
«Это общение с такими людьми, как Сергий Радонежский, переродило Ослябю, в корне изменило весь строй его мыслей, — размышлял Пересвет, расставшись с другом у Тверских ворот и возвращаясь на постоялый двор. — Я, как ладья, без руля и паруса мотаюсь по жизни, служа князьям и собственной гордыне. Чего я добиваюсь? К чему стремлюсь? Ослябя прав, ныне я на перепутье. Мне нужно выбрать, с кем быть и по какой дороге двигаться. Ведь сказано в Священном Писании: жизнь коротка, а наш путь бесконечен».
* * *
На другое утро Пересвет верхом на коне примчался к Андроникову монастырю. Привратник впустил его в обитель, узнав, что он земляк и друг послушника Осляби.
Ослябя вышел из своей кельи на монастырский двор, кутаясь в черный плащ на пронизывающем ноябрьском ветру.
— Что-то ты раненько поднялся, друже, — обратился он к Пересвету после обмена приветствиями. — Договорились же встретиться у Тверских ворот за два часа до полудня.
— Я всю ночь не спал и думал над твоими словами, брат, — волнуясь, заговорил Пересвет. — Я принял решение пойти в монахи, как и ты. Возьми меня с собой в обитель Сергия Радонежского.
Ослябя улыбнулся и обнял Пересвета.
— Идем, друже, — сказал он, — потрапезничаешь с нами, чернецами. Твой выбор я одобряю. Токмо в будущем помни, брат, что это был твой выбор.
В монастырской трапезной два десятка монахов и послушников с безмолвной невозмутимостью встретили появление Пересвета, облаченного в воинский наряд, с мечом у пояса. Сидящие за длинным столом чернецы потеснились, уступив место на скамье Ослябе и Пересвету. Им подали глиняные тарелки с просяной кашей без масла и по куску ржаного хлеба.
Окон в трапезной не было. Пламя свечей, стоящих в ряд на столе, озаряло большое помещение с дощатым полом и дубовыми перекрытиями желтым колеблющимся светом. На бревенчатых стенах, гладко отесанных топором, двигались темные тени от сидящих за столом людей.
Приглядываясь к чернецам, Пересвет увидел среди них и мужчин средних лет, и стариков, и юных отроков. Длинные волосы и грубые черные одежды придавали этому молчаливому собранию несколько мрачный вид.
Пересвет не столько ел, сколько давился этой непривычной для него пищей.
— Привыкай, брат, — шепнул ему Ослябя. — В обители у Сергия Радонежского стол не богаче этого.
После завтрака Ослябя привел Пересвета в свою келью, где он гостевал, и показал ему две объемные книги в кожаном переплете с медными застежками. Одна из книг была «Напрестольное Евангелие», другая — «Жития Святых».
— Может, когда-нибудь в эту книгу впишут и жизнеописание Сергия Радонежского, — заметил Пересвет, постучав пальцем по кожаной обложке книги.
— Думаю, что потомки оценят подвижнический подвиг игумена Сергия, — сказал Ослябя, — ибо мечом земли покоряют, а словом — сердца.
Ослябя вывел лошадь из монастырской конюшни, навьючив на нее свои мешки с поклажей.
— Это хорошо, что ты верхом на коне к отцу Сергию приедешь, — проговорил он Пересвету, — а то в нашей лесной обители большая нехватка в лошадях. До Москвы и Переяславля-Залесского путь не близкий, пешком не набегаешься.
Монах-привратник, сидя на скамейке у ворот, вел беседу со странствующим иноком Феогностом, который на зиму обычно поселялся в стенах какого-нибудь монастыря. Феогност слыл человеком вещим и прозорливым, поэтому привратник, задавая ему вопросы, ловил каждое его слово.
Увидев Ослябю и Пересвета, направляющихся к распахнутым воротам и ведущих коней в поводу, привратник обратился к Феогносту, кутаясь в ветхую шубейку:
— Скажи мне, друже, что гонит людей в дорогу? Не всегда ведь люди отправляются в путь, выполняя чье-то повеление или спасаясь от опасности.
Беззубый морщинистый Феогност, с седыми космами, свисающими из-под черного капюшона, кашлянул и ответил:
— Человека гонит в дорогу мечта или беда. Или леший его знает что — ноги должны ходить, а глаза видеть.
— А что ты можешь поведать, мудрец, про этих двух молодцев? — кивнул привратник на Ослябю и Пересвета. — Какова их ожидает судьба?
Феогност с прищуром оглядел двух друзей, поглаживая свою куцую бородку, потом изрек:
— Погибнут они оба в битве, но добудут себе вечную славу. Многих наших князей и бояр после их смерти потомки забудут, а этих двоих молодцев на Руси не забудут никогда!
