— А ты не ведаешь? — Станимир Иванович желчно усмехнулся, хлопнув себя ладонью по колену. — В сечах ты был храбр, сын мой, ничего не скажешь, но как угодил ты в плен к тевтонцам, так тебя словно подменили. Размяк ты душой, и смелости в тебе поубавилось. Снюхался ты с тевтонцами, даже монахиню немецкую себе в наложницы взял. Эх, сынок, разве ж для этого я тебя растил и лелеял!
Из груди Станимира Ивановича вырвался тяжелый горестный вздох.
— Ну, был я в плену у тевтонцев, приглянулась мне там одна монахиня. Что тут такого постыдного? — Пересвет недоумевающе пожал плечами. — После битвы на реке Рудаве немало русичей и литовцев в немецкий плен угодило. Всех пленников тевтонцы за выкуп на волю отпустили, лишь за меня выкуп не поступил. Батюшка, почто ты отказался заплатить крестоносцам серебро за мое освобождение, неужто денег пожалел?
— Сын мой, не вали с больной головы на здоровую! — резко бросил Станимир Иванович. — Я был готов выкупить тебя из неволи, но ты сам известил меня письмом, в коем сообщил, что решил принять веру латинскую и навсегда остаться у немцев.
— Богом клянусь, отец, не слал я тебе такого письма! — воскликнул пораженный Пересвет.
— Не слал, говоришь… — По лицу Станимира Ивановича промелькнула гневная тень. Он стремительно поднялся и, топая сапогами, удалился из светлицы в соседнее помещение.
До слуха Пересвета донеслось, как отец поставил на стол шкатулку, как он рылся в ней, что-то ворча себе под нос. Затем, столь же стремительно вернувшись обратно, Станимир Иванович сунул под нос Пересвету узкий лоскут бересты, на котором острым писалом были коряво выведены несколько строк славянскими письменами.
— Вот, разве не тобой сие писано? — раздраженно обронил боярин. — Твой неказистый почерк я сразу распознал и подпись твою тоже.
Пересвет пробежал глазами короткое послание на бересте, внимательно вгляделся в подпись, стоящую внизу. Да, почерк как будто его и подписано письмо не именем «Пересвет», а ласкательной формой от него «Светик». Так называли в детстве Пересвета его мать и сестра.
— Ничего не понимаю, — озадаченно пробормотал Пересвет, вновь и вновь перечитывая эту странную записку. Там было написано, что он не желает возвращаться на Русь, что решил остаться у немцев навсегда, ибо встретил здесь любимую женщину и вера латинская ему милее.
Наконец Пересвет спросил у отца, кто передал ему эту записку.
— Боярин Будивид принес мне ее, когда сбежал из тевтонского плена, — ответил Станимир Иванович. Он тут же восхищенно добавил: — Что за удалец этот Будивид! В отличие от тебя, сын мой, он не стал дожидаться выкупа за свое освобождение, сам удрал от немцев. И ведь не побрезговал Будивид ради свободы спрятаться в бочке с дерьмом. В этой бочке с помоями его и вывезли за ворота замка. Будивид и тебя звал идти с ним в побег, сын мой, но ты же отказался.
— Я отказался не от побега, а от убийства монахини, жизнью которой был готов пожертвовать Будивид ради того, чтобы вырваться на свободу, — сказал Пересвет, сурово взглянув на отца.
— Скажи прямо, сынок, эта монахиня была твоей наложницей, — с ехидцей в голосе проговорил Станимир Иванович. — Она же обучала тебя немецкому языку. Прелести этой немки просто свели тебя с ума! Ты даже забыл, что помолвлен с дочерью боярина Размысла Степановича. Опозорил меня и перед родственниками своей невесты.
Станимир Иванович сердито выхватил бересту из рук Пересвета.
— Не отрицаю, отец, в этом я грешен, — опустив глаза, сказал Пересвет. — Но письма этого я не писал и латинскую веру принимать не собирался. Я ведь тоже сбежал из плена, это случилось вскоре после бегства Будивида. Та монахиня и помогла мне в этом.
Станимир Иванович посмотрел на сына с откровенным недоверием в глазах.
— Где же ты пропадал целых два года, сынок? — промолвил он. — Иль ты добирался до Руси в объезд всей Европы, а?
— Это долгая история, отец, — хмуро ответил Пересвет.
— Мне кажется, не столько долгая, сколько лживая, — заметил Станимир Иванович. — Сказал бы прямо, сын мой, что все это время ты жил у тевтонцев, но не пожилось тебе у них, и ты надумал вернуться на Русь. Думаешь, после всего этого Корибут Ольгердович тебя в свою дружину примет? — Станимир Иванович потряс берестяным письмом перед лицом Пересвета. — Не надейся! Из-за тебя, слюнтяя, Корибут Ольгердович брата твоего из дружины прогнал, меня в опале держит. А бывшая твоя невеста в прошлом году замуж вышла за Кориата, сына Ерденя. Вот так-то, сынок.
— Мне бы матушку повидать, отец, — промолвил Пересвет. — Где она?
Станимир Иванович направился было снова в соседнюю светлицу, чтобы положить бересту в шкатулку, но задержался на месте. Он угрюмо пробурчал, не глядя на сына:
— Скончалась твоя мать полгода тому назад. Доконал ты ее, паршивец, письмецом своим и намерением остаться навсегда у немцев.
У Пересвета защипало в глазах. Он тряхнул волосами, уронив голову на свои ладони.
Дальнейшая беседа Пересвета с отцом и вовсе никак не клеилась. Во время очередной гнетущей паузы Станимир Иванович сказал сыну, что не может оставить его у себя на ночлег.
— Ступай к Ростиславе, — не глядя на сына, промолвил Станимир Иванович. — Ты знаешь, где она живет. Ростислава будет тебе рада. Она до сих пор любит тебя.
Ростиславой звали старшую сестру Пересвета. Она вышла замуж, когда Пересвету было тринадцать лет, и с той поры проживала в доме мужа через две улицы от родительского терема. Супругом Ростиславы был княжеский тиун Велемир Проклович, человек хитрый и жадный.
Ростислава встретила Пересвета крепкими объятиями и поцелуями.
— Где же ты пропадал так долго, бедовая головушка? — плача от радости, молвила Ростислава. — Матушка наша вся исстрадалась по тебе, так и упокоилась в могиле, сердешная, тебя не дождавшись. — Ростислава смахнула слезы с глаз, добавив таинственным шепотом: — Тут про тебя разные слухи ходили, братец. Отцу нашему боярин Будивид, сбежавший от тевтонцев, передал письмецо будто бы от тебя. Видела я то письмецо на бересте, но не поверила, что твоя рука его написала. Кто-то просто подделал твой почерк, изложив в письме полную чушь.
Усадив Пересвета за стол и угощая его медовой сытой и пирогами, Ростислава продолжала рассказывать ему о кознях Будивида.
— Негодяй всем и всюду плел о том, что поддался ты, братец, на льстивую болтовню тевтонцев, пожелал остаться у них навсегда, — возмущалась Ростислава. — Мол, презрел ты уговоры самого Будивида, не согласившись вместе с ним бежать из плена. Я-то не поверила Будивиду, но отец наш поверил. Многие друзья твои поверили, братец. И брат твой поверил. Родня Чеславы расторгла помолвку с тобой и сосватала ей Кориата, племянника Будивида.
От всего услышанного от сестры у Пересвета кусок не шел в горло. Ему вдруг вспомнилось, как во время неволи у крестоносцев Будивид просил его написать коротенькие письма для своих родственников, прося их о выкупе. Раненая правая рука не давала возможности Будивиду самому написать эти письма. Пересвет тогда же написал письмо и своему отцу с той же просьбой. И все эти письма находились у Будивида, который собирался сам вручить их военачальнику тевтонцев Герберту фон Швайгерду.
