Постепенно степные раздолья закончились, и персидское войско, следуя за скифами, очутилось в пустыне.
Перед тем как углубиться в эти безводные земли, персы задержались на реке Оаре
[159]
. Здесь но приказу Дария на равном расстоянии одно от другого были заложены восемь земляных укреплений. Достраивать эти укрепления остались пятьдесят тысяч из пешего войска. По окончании работ этот отряд должен был занять земляные крепости и стеречь здесь скифов на случай, если степнякам удастся обмануть Дария и вернуться к реке Оар.
Отдавая приказ войску выступать в погоню за скифами, скрывшимися в пустыне, Дарий и не предполагал о тех бедствиях, какие подстерегают его на этом пути.
Аспатину, напомнившему царю о том, что уже миновало тридцать дней и пора подумать о возвращении к Истру. Дарий раздраженно ответил, что бесславное возвращение для него хуже смерти.
Царь очень надеялся, что отступление по безводным пескам вымотает скифов, ослабит их лошадей и в конце концов приведет к поражению кочевников.
– Скифам некуда деваться, – говорил Дарий своим военачальникам, тыча пальцем в карту Гекатея. – За этой пустыней лежат земли фиссагетов, которые враждуют со скифами. Вдобавок земли фиссагетов совершенно бесплодны, ибо покрыты толстым слоем окаменевшей соли. За владениями фиссагетов лежит очень холодная страна, где в воздухе летают белые мухи, а вода от холода превращается в камень. Восемь месяцев в году там стоит невыносимая стужа. Скифы туда не пойдут. Значит, им придется либо сражаться со мной, либо покориться без сопротивления.
Первые три дня пути по песчаным барханам, где отчетливо виднелись следы скифских лошадей, уходивших на север, пролетели незаметно.
На четвертый день разыгралась песчаная буря, превратившая волнообразный ландшафт желто-красных барханов в свирепое буйство вихрей, сбивавших с ног человека, хлеставших по лицу мириадами колючих песчинок. Все вокруг потонуло в зловещем мраке, превратившем день в ночь. Вой ветра напоминал персам торжествующий хохот Ангро-Манью, демона тьмы.
Для Дария успели поставить шатер, укрывшись в котором, царь слышал неподалеку гневные выкрики воинов, возмущавшихся, что их ведут на верную погибель. То и дело к царю пытались прорваться недовольные военачальники союзных племен, но царская стража никого не подпускала к шатру.
Вместе с Дарием в шатре находился Аспатин, пытавшийся в очередной раз убедить царя двинуться в обратный путь.
– Мне странно это слышать от тебя, Аспатин, – возмущался Дарий. – Стало быть, ты не веришь, что я смогу победить скифов. Признайся!
– Государь, – молвил на это Аспатин, – за прошедший месяц нами пройдены огромные пространства. И никто, с той поры как мы разбили гетов, не отважился преградить путь нашему войску. Хотя общеизвестно, что здешние племена славятся своей конницей и стрелками из лука. Значит, все обитатели этой страны – скифы, синды, меоты, савроматы – понимают, что сопротивляться персидскому царю в открытом сражении бессмысленно. Повелитель, воистину над всеми этими племенами ты одержал бескровную победу!
Дарий, однако, не согласился с Аспатином:
– Ты заговорил устами моей свиты, уставшей от похода. Не надо залеплять мне уши лестью, Аспатин. Я – воин и сам могу отличить истинную победу от ложной видимости.
– Но по этим равнинам можно блуждать целый год и не найти ни скифов, ни савроматов, никого – вновь возразил Аспатин. – Между тем ионийцы оставят мост на Истре и вернутся в свои города с известием, что персидский царь вместе с войском сгинул на просторах Скифии. Это может послужить сигналом к восстанию для всех недовольных персидским владычеством. Вот что беспокоит меня.
Дарий задумался.
Единство азиатской части Ахеменидской державы для него было важнее всей Европы, к завоеванию которой он приступил. В Азии Дарием были одержаны самые громкие победы, там же собраны все его богатства, там его жены и дети, там гробницы предков. И его новая столица Персеполь наконец. В Европе у Дария покуда не было ничего.
Когда буря утихла, Дарий созвал военный совет и велел всем военачальникам откровенно высказаться, стоит ли продолжать преследовать скифов в этих песках.
Военачальники по тону царя сразу уловили, что прежнего неистового желания преследовать убегающих скифов у него нет. Поэтому голоса тех, кто уже давно настаивал на возвращении, зазвучали еще громче.
Впрочем, среди жалоб на усталость и бесполезность погони за неуловимым врагом слышались и здравые речи.
Так, Гобрий сказал, что песчаная буря замела все следы отступающих скифов, у которых теперь неоспоримое преимущество перед персами.
Если раньше скифы были далеки, но все же досягаемы для персидских дозорных, то теперь совершенно непонятно, где их искать.
– Можно с полной уверенностью предположить, что скифы попытаются поскорее выбраться из песков туда, где текут реки и много пастбищ для их лошадей, – заметил Тахмаспада.
С ним согласились многие из полководцев.
И Дарий, сделав вид, что уступает мнению большинства, повелел повернуть войско обратно.
Однако путь этот превратился в дорогу страданий.
Затишье продолжалось недолго. Еще не погасло дневное светило, как с юго-запада снова налетел сильный ветер, поднявший в воздух тучи песка.
Войско было вынуждено остановиться, поскольку лошади бесновались, не слушаясь седоков, а вьючные животные испуганно сбивались в кучу. Воины пытались ставить палатки, но их срывало ветром. Приходилось садиться наземь и плотнее прижиматься друг к другу, закрывая лицо бурнусами от злобных песчинок, засыпавших глаза, скрипевших на зубах…
Дарий пережидал непогоду в укрытии, которое по совету Аспатина устроили для него телохранители. Воины заставили двух верблюдов лечь, так, чтобы между ними оставалось небольшое пространство, а сверху накрыли животных широким полотнищем от царского шатра. Получилось некое подобие маленькой низкой хижины, где было довольно душно, но хотя бы ветер не хлестал здесь песком по лицу.
Привалившись к теплому верблюжьему боку, Дарий не заметил, как заснул, несмотря на все неудобства тесного убежища. В предыдущую ночь царь почти не сомкнул глаз, поэтому усталость и разнеживающее тепло верблюжьей шерсти быстро сморили его.
Пробудился Дарий от тишины и долго не мог понять, где он и что с ним.
Зашевелившийся верблюд и голоса, прозвучавшие совсем рядом, вернули Дария к действительности.
Выбравшись на свежий воздух, царь с некоторым удивлением взирал на темные небеса, усыпанные звездами, на красный лик ущербной луны. Ночь убаюкивала все вокруг умиротворяющей дивной тишиной, которую нарушали лишь крики ослов, доносившиеся из обоза. Разноязыкий гомон вдали напоминал базарную толчею в Вавилоне. В войске происходило какое-то брожение, некая тревога прокатывалась по этим десяткам тысяч вооруженных измученных людей, заброшенных так далеко от родных очагов неукротимой волей одного человека – персидского царя. Однако терпение войска иссякло. Дарий почувствовал это, когда его окружили военачальники, заговорившие все разом, перебивая друг друга.
