* * *
– Не пойму я, почто Витовт желает смерти Свидригайле и не таит этого от Лингвена, ведь тот родной брат Свидригайлы? – обратился князь Святополк к Федору Юрьевичу, засидевшись допоздна в его шатре.
Федор Юрьевич усмехнулся и подлил вина в чашу Святополка. Оба князя сидели за небольшим столом, стоящим в самом центре шатра прямо под световым отверстием, завешанным тонкой сеткой из конского волоса.
– Ты слышал про первую жену Лингвена, которая была родом из Пскова? – Федор Юрьевич взглянул на собеседника. – Не помню, как ее звали, но была она красоты неписаной! Мне довелось как-то встретиться с ней.
– Припоминаю эту историю. – Святополк покивал головой. – Эта женщина сбежала от Лингвена к его же брату Минигайле. Ефросиньей ее звали. Ну и при чем здесь она?
– Дело в том, что Лингвен, желая вернуть сбежавшую жену, обратился за помощью к Ягайле, – ответил Федор Юрьевич. – Ягайло же принял сторону Минигайлы, велев Лингвену отступиться от супруги. Лингвен нашел себе со временем другую жену, но с той поры имеет зуб на Ягайлу. Минигайло вскорости умер от болезни, а Ефросинью взял себе в наложницы Свидригайло. Улавливаешь суть, брат?
Федор Юрьевич подмигнул Святополку.
– А я слышал, что Ефросинья была наложницей у Ягайлы, – сказал Святополк, чуть пригубив вина из чаши.
– Верно, – вновь усмехнулся Федор Юрьевич. – Когда Свидригайло женился, Ягайло отнял у него Ефросинью и открыто жил с ней. Уезжая в Польшу, Ягайло и Ефросинью взял с собой.
– Где же теперь Ефросинья? – поинтересовался Святополк.
– Сказывают, умерла она при родах, – ответил Федор Юрьевич. – Рожала все время мертвых младенцев и сама в конце концов загнулась, мир ее праху.
– Это Господь наказал Ефросинью за ее распутство, – проговорил Святополк и поднял свою чашу. – Давай, брат, выпьем за верность наших жен!
Когда Святополк удалился в свой шатер, Федор Юрьевич окликнул гридня, стоящего на страже у дверного полога. Гридень заглянул в шатер. Это был Горяин.
– Принеси-ка огня, дружок, – повелел дружиннику Федор Юрьевич. – Хочу почитать перед сном.
Горяин сбегал к ближайшему костру, возле которого ужинали кашей дорогобужские ратники, и вернулся обратно в шатер с горящей веткой в руке.
Горяин поставил возле княжеского походного ложа невысокую подставку на трех ножках, водрузив на нее медный масляный светильник с двумя фитилями.
Глядя на то, как Горяин поджигает фитили, Федор Юрьевич заговорил с ним:
– Чем озабочен, младень? Какие думы тебя терзают?
Горяин затушил сапогом горящую лучину и досадливо махнул рукой, мол, не стоит его печаль княжеского внимания.
Но Федор Юрьевич был настойчив:
– Присядь! И рассказывай все толком.
– Прохожу я сегодня мимо обоза мстиславльского полка, гляжу, а там возле повозки с голубым верхом стоит княгиня Серафима Изяславна, да не одна, а с моей Дашуткой! – промолвил Горяин, опустившись на раскладной стул. – Я бегом к Дашутке. Мол, ты почто здесь? Не место тебе на войне! – Горяин вновь сокрушенно махнул рукой. – Оказывается, Юрий Глебович не пожелал терпеть разлуку с женой и взял ее с собой в поход. Ну а Дашутка от княгини Серафимы ни на шаг, ведь они с ней, как иголка с ниткой. Куда одна, туда и другая.
– Что же в этом плохого? – улыбнулся Федор Юрьевич, сидя на постели с толстой книгой в руках.
– А что хорошего? – Горяин взглянул на князя. – Говорят, у тевтонов силища несметная! Тяжкие испытания ждут наше воинство, чем завершится наш поход, одному Богу ведомо. Неразумно поступает Юрий Глебович, беря жену-красавицу в пекло войны!
– Ступай, Горяша, – зевая, проговорил Федор Юрьевич. – И запомни, суть человеческой природы в том, что слабый уповает на Бога или на могущественного государя, а сильный уповает на себя. Кто-то храбро бьется с врагом, дорожа стягом боевым, а для Юрия Глебовича его прекрасная жена ценнее любого стяга. Присутствие княгини Серафимы в нашем обозе лишь добавит доблести дружине Юрия Глебовича и, конечно же, ему самому! Да и ты, дружок, полагаю, станешь теперь чуток храбрее, зная, что зазноба твоя достанется тевтонам в случае нашего поражения.
Поклонившись князю, Горяин вышел из шатра и вновь встал на страже у входа.
Глава девятая
ЯГАЙЛО
После того, как Ягайло узнал, что Витовт со своим войском выступил из Гродно и пересек реку Нарев, он тут же приказал соорудить мост через Вислу. Три дня большое польское войско переправлялось на восточный берег реки. После переправы Ягайло приказал разобрать мост, дабы никто из его полководцев не думал об отступлении. Польское войско Ягайлы и литовско-русская рать Витовта соединились у города Червинска, что на польской земле, в области, именуемой Мазовия.
Здешний князь Януш тоже собрался воевать с Тевтонским орденом, поскольку его земли, как и Жемайтия, постоянно подвергались вторжениям крестоносцев. Мазовшане были одним из самых воинственных польских племен. После смотра объединенное войско союзников двинулось на север к Мариенбургу.
Вступив на территорию Пруссии, польско-литовские отряды повсюду сеяли смерть и разрушение. Многие немецкие поселения были полностью разорены и преданы огню. Первой крепостью, взятой союзниками в Пруссии, стал город Лаутенбург. Разнузданность литовцев и жемайтов в захваченном Лаутенбурге привели к тому, что Витовт приказал отхлестать плетьми тех жемайтских воинов, которые надругались над монахинями из местного женского монастыря. Двух знатных литовцев рассерженный Витовт повелел вздернуть на виселице на виду у своего войска. Эти двое были признаны виновными в ограблении церкви в Лаутенбурге.
Такая жестокость Витовта пришлась не по душе Ягайле, поскольку двое казненных вельмож были его давними друзьями. Оба были из Вильно, и оба в прошлом имели смелость открыто прекословить Витовту. Ягайло усмотрел в этом инциденте проявление самой обычной мести со стороны Витовта.
Ягайло вызвал к себе литовского князя для разбирательства, перед этим выслушав возмущенные жалобы еще нескольких виленских воевод, которым Витовт пригрозил расправой в случае, если те вновь будут замечены в грабежах и насилиях.
– Ты не просто казнил Свиртила и Борзу, брат, но еще и унизил их, повелев им самим установить себе виселицу, – сердито выговаривал Ягайло Витовту, который с невозмутимым видом восседал в кресле с подлокотниками, закинув ногу на ногу. – Ты попрал христианское милосердие, брат. Может, войско и восприняло эту казнь должным образом, но я-то знаю, в чем тут дело! Так-то ты мстишь виленской знати за то, что она не всегда тебе покорна. Жемайты на каждом шагу творят еще большие бесчинства, но им все сходит с рук. Разве это справедливо?
– Все награбленное жемайтами я приказал вернуть в церкви, насильников велел высечь плетьми, – сказал Витовт, не глядя на Ягайлу, который, по своей привычке, не мог усидеть на месте и расхаживал по комнате взад-вперед. – Жемайты при грабежах не применяют оружие против мирного населения, а Свиртил и Борза не просто ограбили храмовую ризницу, но зарезали священника прямо у алтаря! Это вопиющее варварство, брат. За такое я буду казнить без милости любого, невзирая на знатность и заслуги!
