Продолжалось все это больше часа. Как потом объяснил послам Плоскиня, татарские жрецы тем самым отгоняли от священных костров злых духов, которые незримо витают над русичами и могут помешать заключению договора.
Затем четверо татарских военачальников, стоя над одним из костров, слово в слово произнесли такую клятву: «Великий Тэнгри, творец земли и неба! Бессмертный покровитель монголов! Тебя берем в свидетели при заключении этого договора с русами. Пред этим чистым пламенем обязуемся и клянемся, что, когда русы сложат оружие, не прольется ни капли княжеской крови, русам будет открыта дорога домой, они могут уйти, взяв с собой свои знамена. Никто из монголов, подчиненных Субудаю-багатуру, Цыгыр-хану, Тохучар-нойону и Тешу-нойону, не обнажит на них саблю».
Уже в сумерках русские послы возвратились в свой стан на холме. От них исходил густой запах можжевелового дыма и ароматов неведомых трав.
Мстислав Романович уединился со своим преданным гридничим.
— Все ли прошло гладко? — допытывался великий князь. — Не было ли со стороны мунгалов какого подвоха?
— На первый взгляд, княже, переговоры прошли мирно и гладко, — отвечал Ермолай Федосеич, — клятву мунгалы принесли по своему обычаю, все честь по чести. Но… неспокойно у меня на сердце.
— Что тебе показалось подозрительным? — Мстислав Романович так и впился глазами в озабоченное уставшее лицо гридничего.
— Видишь ли, княже, не все татарские князья клятву нам приносили, — промолвил Ермолай Федосеич, — не было среди них нойона Джебэ. Субудай сказал, что Джебэ со своими воинами уже выступил к реке Кубань вместе с татарскими обозами, но мне что-то в это не верится. У этого Субудая внешность заклятого злодея. На лице шрам прямо через нос, одного глаза нет, одна рука скрючена и высохла, зубов во рту тоже почти нету… Сам хромоногий, кособокий, такой во сне привидится, так в холодном поту проснешься! По этому Субудаю видно, что он всю жизнь в седле, много где побывал и повидал всякое. Чует мое сердце, этот злыдень одноглазый каверзу какую-то замыслил!
— Какую каверзу? Говори толком! — нервничал великий князь. — Думаешь, Джебэ где-то неподалеку?
— Уверен в этом! — решительно произнес гридничий. — Неспроста Джебэ не было на переговорах. Ох, княже, как пить дать, мунгалы хитрость какую-то затевают!
— Ладно, иди спать, — сказал Мстислав Романович. — Утро вечера мудренее.
* * *
Утром Мстислав Романович пожелал еще раз встретиться с бродником Плоскиней, татары не стали препятствовать этой встрече.
Плоскиня прибыл в русский стан в сопровождении двух мунгалов и араба-толмача. У татар было только одно условие — разговор великого князя со старшиной бродников должен проходить в присутствии татарских послов.
Мстислав Романович напрямик спросил у Плоскини, правда ли, что нойон Джебэ со своим отрядом и татарским обозом ушел к реке Кубань. Плоскиня ответил утвердительно: мол, он своими глазами видел, как татарский обоз выступил в путь, а Джебэ охраняет этот обоз, ведь в том караване находится вся военная добыча мунгалов.
— Когда это случилось? — вновь спросил великий князь.
— Еще два дня тому назад, — не моргнув глазом, ответил Плоскиня.
— Тебе придется, друже, поклясться на святом распятии, что слова твои правдивы, — сказал Мстислав Романович и повелел слугам, чтобы те пригласили к нему в шатер священника.
Священник пришел, держа в руках большой бронзовый крест с фигурой распятого Иисуса.
— Клянусь святым распятием, что сказанное мною правда, — спокойно проговорил Плоскиня и приложился устами к бронзовому кресту. Он троекратно перекрестился и добавил: — Да гореть мне в аду, ежели я лгу.
Клятва Плоскини и, главное, его невозмутимый вид успокоили Мстислава Романовича. По его приказу были открыты ворота лагеря, и первые пять сотен киевлян стали спускаться с холма на равнину. Там их уже ожидали татары, чтобы принять у русичей сданное оружие. Ратники шли чередой друг за другом и складывали в одну кучу копья, мечи, топоры и кинжалы, в другую — щиты и шлемы. Кольчуги и панцири татары у русичей не требовали. Разоружившись, отряд киевлян нестройной колонной двинулся по степи на север. Татарская конница расступилась, давая русичам дорогу.
— Уходят! — переговаривались киевляне, остающиеся в стане. С высоты им было далеко видно. — Мунгалы их не преследуют. Стоят на месте.
— А что для мунгалов эти мужики? На кой ляд они им сдались? — ворчал вездесущий Ермолай Федосеич. — Нехристи ожидают, когда наши князья и бояре потянутся к ним со склоненными выями. Вот радость-то будет для нехристей!
Среди киевских воевод продолжались споры и раздоры, далеко не все одобряли затею великого князя. Негодовал и юный князь Андрей Владимирович.
— Отец мой мечом проложил себе дорогу к спасению, а я покупаю спасение в обмен на честь. Позорище! — молвил он.
Долговязый дубровицкий князь возражал ему:
— Стяги при нас останутся, значит, мы свою честь воинскую не уроним. Радуйся, глупец! Скоро дома будешь!
Выждав, когда первый разоружившийся отряд киевских ратников скрылся в знойном мареве бескрайней степи, великий князь повелел всем киевским полкам, конным и пешим, выходить из стана и складывать оружие.
Ермолай Федосеич предпринял последнюю попытку отговорить великого князя от столь рискованного шага. Однако Мстислав Романович даже не стал с ним разговаривать, отмахнувшись, как от назойливой мухи.
— Пойми, воевода, — сказал великий князь, — мне в Киев нужно поспешать, а то ведь Ольговичи или мои двоюродные племянники живо усядутся на киевский стол. Свято место пусто не бывает!
Дружина великого князя, а также конные полки дубровицкого и вяземского князей грозным строем въехали в татарский стан. Князья спешились и передали свои мечи в руки татарских воинов. Знатные мунгалы пригласили русских князей в белую юрту Субудая, чтобы выпить с ними заздравную чашу и подвести итог окончанию военных действий.
— И вам, и нам предстоит дальняя дорога, — молвили мунгалы князьям, — вам предстоит путь домой, а нашему войску нужно двигаться на Кубань и дальше, к Джурджанскому морю.
Пока князья угощались яствами мунгалов, полки киевлян тем временем разоружались, сваливая мечи, щиты и копья в огромные груды. Тысячи русичей длинными колоннами тянулись по степи в сторону Днепра, но перед этим вся киевская рать задержалась у реки Калки, утоляя жажду и набирая воду впрок в поясные фляги и кожаные бурдюки.
Знатные мунгалы и их гости сидели вокруг ковра, поджав под себя ноги. На ковре стояли блюда с жареным мясом, сушеным творогом, сыром, изюмом и курагой. В сосудах было виноградное греческое вино и монгольская водка из овечьего молока — арза.
На хмельное питье налегал один дубровицкий князь, не забывая при этом набивать себе рот жареным мясом и пресными лепешками. Хмурый Андрей Владимирович сидел, потупив очи, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Мстислав Романович угостился жарким и сыром, отхлебнул из чаши вина. Ему, собственно, было не до кушаний, так как он едва успевал отвечать на вопросы знатных мунгалов, которые интересовались его родней, оставшейся в Киеве. Спрашивали мунгалы и про родню Мстислава Удатного, из чего Мстислав Романович про себя сделал вывод, что галицкий князь все же ускользнул от татарской погони.
