Лыков недовольно засопел, его бегающий взгляд метнулся к Мстиславскому. Тот молча повел густыми бровями, мол, лучше уступи от греха подальше.
— Ладно, молодец, забирай мой охабень, — с натянутой улыбкой произнес Лыков, скидывая с плеч длинное парчовое одеяние с драгоценными пуговицами, подбитое мехом куницы. — Надеюсь, моя шуба стоит твоего утерянного коня?
— Еще бы! — обронил Сальков, с довольным видом осматривая охабень. — Теперь-то я не замерзну, боярин. А то ведь на дворе-то осень промозглая, ветер порой до костей пробирает.
К Салькову подскочил его приятель казачий атаман Филат Межаков, такой же проныра, как и он.
— Чем это ты занимаешься, друг ситный? — спросил Межаков. — Никак грабишь при всем честном народе имовитого мужа. Нехорошо!
По глазам Межакова было видно, что он и сам непрочь разжиться добротным одеянием.
— Боярин мне должок вернул, — сказал Сальков, повернувшись к Межакову. И со значением добавил: — Сам вернул, по доброй воле. Так что грабежом я не занимаюсь, приятель.
Межаков снял с головы драную шапку и слегка поклонился Лыкову.
— Не гневайся, боярин, что обращаюсь к тебе с просьбой. Крайняя нужда меня толкает на это. Я вот атаман, а в чем хожу, видишь? — Межаков попеременно притопнул ногами, обутыми в изношенные лапти. — Войди в мое бедственное положение, боярин. Подари мне свои сапоги, они у тебя хороши на диво! Век за тебя Бога стану молить!
— Вот у Бога и проси, попрошайка, — с усмешкой бросил Межакову Сальков, приторачивая свернутый охабень к седлу.
Лыков опять встретился взглядом с Мстиславским, после чего принялся стягивать с ног красные сафьяновые сапоги.
Рассыпаясь в благодарностях, Межаков скинул с ног лапти и примерил боярские сапоги.
— Ну что, не жмут? — спросил у атамана Сальков, уже сидящий в седле.
— Сидят как влитые! — радостно отозвался Межаков. — Вот теперь и на совет ко князю Трубецкому пойти не стыдно!
Межаков помог Лыкову обуться в лапти, еще раз поблагодарив его за щедрость. Затем, направляясь к своей казачьей сотне, затерянной в скопище ратных людей, кривоногий низкорослый атаман громко и весело пропел:
Надоели лапти ножкам.
Из лаптей торчит солома,
Ножки тянутся к сапожкам
Из сафьяна али хрома.
Стоял октябрь 1612 года.
