В Съезжей избе от натопленной печи было довольно жарко. Все собравшиеся здесь люди, посбрасывали с себя шубы, шапки и теплые кафтаны с меховой подбивкой.
Патриаршую грамоту зачитал дьяк Петр Ладыгин, после чего, аккуратно свернув, он вернул ее Степану Горбатову.
Первым взял слово староста с Нижнего Посада Василий Полтев, крепко сбитый детина, с широкой, как лопата, бородой. Почесав свой мясистый красный нос, Полтев сказал:
— Я разумею так, браты-товарищи, велика гора матушка Русь, нам одним ее с места не сдвинуть. Надоть засылать послов в Казань, Муром, Арзамас и Алатырь. Коли тамошние мирские сходы согласятся собирать земскую рать для похода на Москву, тогда и нижегородцы в стороне не останутся.
С мнением Полтева согласилось подавляющее большинство присутствующих.
Лишь дворянин Ждан Болтин высказался за то, что нижегородцам не следует тянуть время и пытаться поднимать на рать жителей соседних городов.
— Братья, коли мы сами выкажем решимость и первыми поднимемся на войну, тогда и соседи наши к нам присоединятся, — заявил он. — Патриарх не зря ведь именно к нижегородцам с призывом обращается. Видать, мы его последняя надежда!
На Ждана Болтина сердито зашикали со всех сторон, мол, воевать — это не кашу по столу размазывать! В прошлую весну из Нижнего Новгорода уходили к Москве тысяча двести ратников по призыву Прокопия Ляпунова. И чем все закончилось? Ляпунова убили казаки непонятно за что, а нижегородская рать ни с чем домой воротилась.
— Земское войско из двадцати городов почти год стояло под Москвой, и все без толку! — промолвил купец Дементий Шилов. — Ныне это ополчение рассыпается на глазах. Это ли не урок для нас? Я полагаю, ежели ни казанцы, ни муромцы наперед нас в поход не выступят, то и нам чесаться не стоит. Своя рубаха ближе к телу.
Слушая такие речи, Горбатов все больше мрачнел, сидя на стуле возле большого сундука, где хранились различные документы и писцовые книги. Похоже, он зря рисковал жизнью и мерз в пути, пробираясь лесными дорогами в Нижний Новгород.
Но вот со своего места поднялся староста Кузьма Минин.
Горбатов обратил внимание, что шум и гам сразу пошли на убыль, когда этот осанистый бородатый человек с мощными плечами и руками слегка кашлянул перед тем, как начать говорить. По всему было видно, что к словам Кузьмы Минина его земляки привыкли прислушиваться.
— Вот я слушаю вас, братья, и меня аж оторопь берет, — густым баском заговорил староста Минин. — В речах ваших больше беспокойства за себя да за свои сундуки с добром, но никак не за Русь, которая оскудела дальше некуда. В Москве ляхи засели, в Новгороде — шведы. — Минин размашисто указал рукой сначала на запад, потом на север. — Знать наша перессорилась меж собой в пух и прах: одни бояре польскому королевичу присягнули, другие зовут на московский трон сына шведского короля, третьи и вовсе признали государем псковского самозванца. Испита чаша бедствий до донышка, други мои. О том же и патриарх нам говорит в своей грамоте. Государство спасать надо от развала. Нам первыми нужно в стремя заступить, не дожидаясь, когда трубы загудят в Казани или Муроме. В Нижнем Новгороде должно зародиться новое земское ополчение! — Минин потряс своим тяжелым кулаком. — Предлагаю начать голосование, кто «за», пусть поднимет руку. Кто против…
Минин не договорил, поскольку среди собравшихся лишь трое подняли руку. Одним из этих троих был сам Минин.
— Что ж, господа хорошие, вы свою волю выказали, теперь послушаем, что посадский люд скажет, — нахмурившись, произнес Минин.
Набросив на себя медвежий полушубок, староста Минин решительно направился к выходу. Самыми первыми за ним последовали Степан Горбатов и Ждан Болтин. Все прочие представители местной власти замешкались, торопливо облачаясь в шубы и кафтаны.
Выйдя на высокое крыльцо с перилами, Кузьма Минин зычно обратился к толпе, которая заколыхалась, прихлынув поближе к Съезжей избе. Потрясая над головой грамотой патриарха, Минин призывал нижегородцев сплотить свои усилия для набора новой земской рати.
— Братья, государство наше разорено, — говорил староста, — в Москве ляхи хозяйничают. Бог покуда хранит наш город от напастей, но враги доберутся и до Нижнего, и тогда все мы не избежим печальной участи. Будущее наше решится в Москве. О том же пишет нам патриарх в своем послании…
Развернув свиток, Кузьма Минин громко огласил письмо Гермогена.
Толпа громкими криками поддержала старосту Минина. Мнение народа не изменилось и после выступлений богатых купцов, которые призывали сограждан не спешить со сборами войска, ведь это связано с большими денежными расходами.
Кузьма Минин, не обращая внимания на ругань и гневные реплики купеческой братии, предложил народному собранию немедленно начать сбор средств на содержание войска. Сняв с головы шапку, Минин первым высыпал в нее все серебряные и медные монеты из своего кошеля. Люди на площади чередой потянулись к Минину, кто-то бросал в его шапку деньги, кто-то серебряные украшения…
Видя, что купцы не спешат раскошеливаться, Минин предложил народу избрать полномочных представителей веча, у которых будет право взымать налог на войско с кого угодно в городе. Народ на площади провел голосование, назначив Минина главным городским старостой, которому были обязаны подчиняться все прочие старосты и целовальники. В помошники Минину были определены дьяк Петр Ладыгин, дворянин Ждан Болтин и полковник Горбатов.
На другой же день Кузьма Минин появился в Воеводской избе, обсудив с нижегородскими военачальниками, в какие сроки и какой численности им надлежит собрать пеший нижегородский полк и конную дружину.
Дабы все было по закону, Кузьма Минин опять собрал народ у Съезжей избы, чтобы зачитать прилюдно составленный им и его помощниками «Приговор о сборе денег на строение ратных людей». Согласно этому «Приговору», староста Минин мог сам решать, «с кого сколько денег взять, смотря по пожиткам и промыслам». Общий же принцип сбора средств на войско был следующий: «все имения горожан должны быть поделены на три части, две отойдут воинству, себе же на потребу каждый одну часть оставит».
Сам Минин не только отдал в общую казну все свои деньги, но и снял золотые оклады с икон у себя дома, принес и драгоценности жены.
Военным налогом были обложены не только горожане и смерды. Окрестные монастыри должны были внести деньги и зерно для ратных людей. В Нижний Новгород потянулись обозы с продовольствием из мордовских деревень. Сбор денег проводился и в селах, и в ближних к Нижнему городках.
Земские нижегородские власти сознавали, что успех затеянного ими дела во многом будет зависеть от выбора верховного полководца. Нижегородцы искали «честного мужа, кому ратное дело в обычай и который ни в какой измене не замешан».
По совету Горбатова, Кузьма Минин первым назвал на вече имя Дмитрия Пожарского. Нижегородский мирской сход поддержал его выбор.
К тому времени лекарь Иона уже поставил князя Пожарского на ноги. По первому снегу Пожарский перебрался из Троице-Сергиевой обители в свое родовое поместье Мугреево, расположенное в ста верстах от Нижнего Новгорода. Туда отправляется нижегородское посольство просить князя возглавить новое ополчение. Поначалу Пожарский не дал послам определенного ответа, взяв время на раздумье. Но нижегородцы упорны. Второй раз едет посольство в Мугреево во главе с самим Кузьмой Мининым. И снова Пожарский отказывается принять войско, сославшись на нездоровье. Третий раз едут нижегородцы в Мугреево и все-таки получают согласие князя. При этом Пожарский поставил условие назначить ему в помощники старосту Минина в должности войскового казначея. Нижегородцы приняли условие Пожарского.
