Ряполовский опустил оружие, взглянув на Шуйского.
Распихивая слуг, Василий Шуйский протолкался к окну и выглянул наружу. С высоты второго яруса он увидел, что площадь перед дворцом запрудили стрельцы в малиновых и красных кафтанах, с пищалями и бердышами в руках. Там же гарцевали верхом на конях молодцы в длинных кольчугах и тегилеях — простеганных панцирных кафтанах; на головах у них были блестящие металлические шлемы и казацкие шапки. Все конники были вооружены копьями, саблями и луками. Возглавлял конный отряд Андрей Голицын. Он был с непокрытой головой, поэтому Василий Шуйский сразу узнал его.
Не помня себя от злобы, Шуйский подозвал к себе Данилу Ряполовского и отнял у него пистоль.
— Одним мерзавцем на свете будет меньше, — процедил сквозь зубы Шуйский и выстрелил в Андрея Голицына.
Лошадь под Голицыным вздрогнула, испугавшись прогремевшего выстрела, это спасло Голицына от смерти. Пуля просвистела в полувершке от его головы. Спрыгнув с седла, Андрей Голицын обнажил саблю и бегом устремился к каменному дворцовому крыльцу. Стрельцы шумной толпой ринулись за ним.
Воспользовавшись заминкой, князь Воротынский выскользнул из тронного зала, благополучно избежав смерти. Он же заступился за Шуйского перед Андреем Голицыным, который был готов изрубить того на куски.
Всячески оскорбляя Шуйского и толкая его в спину, стрельцы вывели низложенного самодержца из дворца на площадь. Окружив Шуйского плотным кольцом, стрельцы показывали ему дыры на своих поношенных кафтанах, требуя выплатить им задержанное за три месяца жалованье. Шуйский молчал, глядя отрешенным взглядом себе под ноги.
Из толпы стрельцов вышел полковник Горбатов, в его руке был татарский кинжал. Наступила тишина.
— Узнаешь меня, государь? — спросил Горбатов, остановившись перед Шуйским.
Шуйский отупело взглянул на полковника, словно увидев его в первый раз.
— Из-за тебя, борода многогрешная, татары меня чуть саблями не изрубили, — промолвил Горбатов, холодно взирая на Шуйского. — С Кантемир-мурзой мне расквитаться не удалось, но с тобой, государь, я рассчитаюсь.
С этими словами Горбатов взмахнул кинжалом и обрезал у Шуйского полбороды, это считалось большим позором для любого боярина. Швырнув отрезанную часть бороды себе под ноги, Горбатов резко повернулся на каблуках и скрылся в толпе стрельцов. Вокруг зазвучал громкий хохот.
Шуйский же залился слезами, ощупывая дрожащими руками остатки бороды у себя на подбородке. Он был смешон и жалок одновременно.
Низложенного государя Андрей Голицын приказал доставить на бывший двор Бориса Годунова, расположенный в Кремле почти напротив колокольни, названной Иваном Великим. Там Василию Шуйскому предстояло ожидать решения своей дальнейшей участи, находясь под неусыпным оком голицынских слуг.
Глава восьмая
Семибоярщина
Матрена Обадьина, узнав, что Василий Шуйский низложен и взят под стражу, с радостным визгом захлопала в ладоши. Все случившееся казалось Матрене неким чудом, еще утром она завтракала с Шуйским за одним столом, любуясь его царским одеянием, а уже вечером этого же дня ее царственный седовласый жених лишился царской власти.
Алевтина Игнатьевна с осуждением посмотрела на дочь.
— Чему ты, глупая, радуешься? — печально вздохнула она. — Будучи царской невестой, ты стояла выше всех прочих боярышень и княжон. Теперь же не надейся, что бояре и их жены тебе кланяться станут. Скоро нас с тобой прогонят из царского дворца поганой метлой.
Матрена слегка нахмурилась, закусив нижнюю губу. Ей совсем не хотелось уезжать из царских хором в тесный отцовский терем. Пожив в роскоши и в окружении раболепных слуг, Матрена уже не мыслила для себя иной жизни. Старик Шуйский был ей противен, но близость с ним дала возможность Матрене наслаждаться роскошью и поклонением придворных, все это необычайно тешило ее тщеславную натуру. Бурная радость вмиг сменилась в Матрене досадным сожалением. Ей было совсем не жаль Шуйского, она была полна жалости к себе самой, ибо период сказочной жизни для нее закончился.
— Неужели ничего нельзя сделать, матушка? — в отчаянии пробормотала Матрена. — Мне так не хочется покидать дворец!
— Ничего не поделаешь, доченька, — хмуро обронила Алевтина Игнатьевна. — С падением Шуйского из дворца удалят всех его приближенных и слуг, а значит, и нас с тобой. Сюда должен вступить новый государь, который окружит себя свитой из своих верных людей. И в невестах у него будешь не ты, а другая девица, которой привалит такое счастье, — с мрачной язвительностью добавила Алевтина Игнатьевна. — Верно говорят, имеем — не храним, а потерявши — плачем.
— Вот еще, была нужда по Шуйскому слезы лить! — надулась Матрена. — Мне с дворцовым великолепием расставаться неохота.
На другой день супруг Алевтины Игнатьевны подарил ей надежду на то, что низложенный Шуйский еще может вернуть себе утраченный трон. Встретившись с женой, Никифор Обадьин сообщил ей, что уговор между окружением Шуйского и воровскими боярами дал трещину.
— Воровские бояре отказались низложить Лжедмитрия, более того, они предлагают московским боярам открыть самозванцу столичные ворота, — молвил боярин Обадьин, не скрывая своего волнения. — Дума пребывает в замешательстве. Патриарх обратился с воззванием к Думе и народу, моля вернуть Василия Шуйского на престол. Иван Шуйский через верных людей из Стрелецкого приказа пытается склонить стрелецкие полки к расправе над Голицыными и прочими заговорщиками.
Москва бурлила как кипящий котел. Торговцы и посадские люди были против Шуйского, но еще большую ненависть у них вызывал Тушинский вор, разбойные шайки которого перекрыли все дороги на юг, тем самым прекратив всякую торговлю и подвоз хлеба в столицу. Народ, подталкиваемый патриархом, был готов выбрать меньшее из зол, то есть вернуть Василия Шуйского на трон.
В этих условиях заговорщики во главе с братьями Голицыными решились идти до конца. Предложив Гермогену созвать Земский собор, чтобы вновь торжественно даровать Шуйскому шапку Мономаха, заговорщики в тот же день во главе толпы стрельцов и слуг пришли на бывшее подворье Годунова. Стрельцы держали Василия Шуйского за руки, пока некий чернец из Чудова монастыря совершал над ним обряд пострижения в монахи. Затем Шуйского, нареченного иноком Варлаамом, в крытой повозке под покровом ночи отвезли в Чудов монастырь, где к нему приставили стражу.
На собравшемся Земском соборе заговорщики объявили народу о пострижении Шуйского в монахи, это означало, что путь к трону для него закрыт бесповоротно. На Руси всякий, принявший монашескую схиму, не мог взять в руки бразды светской власти. Захар Ляпунов предложил народу провозгласить государем Василия Голицына, многие из дворян поддержали его. Однако Дума во главе с Федором Мстиславским воспротивилась избранию в цари Василия Голицына, на котором была кровь жены и сына Бориса Годунова. Уловив настроения народа, Филарет Романов предпринял попытку посадить на трон своего четырнадцатилетнего сына Михаила. В глазах москвичей юный Михаил Романов имел наибольшие права на трон, как двоюродный племянник последнего законного царя — Федора Иоанновича. Патриарх Гермоген, обиженный на братьев Голицыных, подал свой голос в поддержку сына Филарета Романова.