Даже если гражданин, выйдя с утра из дому, не вспотел и не запачкался, занимаясь своими делами, перед обедом он все равно совершит омовение в ванне или под душем. Таков был местный обычай.
Удивительным открытием для меня стало то, что у древних римлян для нагрева воды использовались металлические змеевидные трубы, заключенные в кирпичный столбообразный каркас с топкой внизу и с дымоходом наверху. С одной стороны кирпичного каркаса на верхнем уровне имелся кран для подачи холодной воды, с другой стороны на нижнем уровне имелся кран для спуска в ванну горячей воды. Подобная конструкция протапливалась древесным углем, от которого было больше жара, чем от дров. Внешне эта водонагревательная система смахивала на чугунные колонки, которые еще встречаются в домах старого фонда и в коммуналках Москвы и Петербурга. В этих колонках через топку также шли поперечные трубы с водой, их удобство было в том, что благодаря газовой горелке вода в них быстро нагревалась.
Помогая Флавию растапливать печь для нагрева воды, я стал расспрашивать его о том, как давно он служит Цезарю.
Простодушный Флавий испытывал симпатию ко мне после того случая в Кремоне, когда благодаря моей быстрой реакции подосланный к Цезарю убийца не успел поразить его кинжалом. Только поэтому молчаливый и недоверчивый Флавий вступил со мной в беседу, как с закадычным другом.
– Я нахожусь неотступно при Цезаре уже лет пятнадцать, – молвил Флавий, сидя на корточках возле печной топки и подбрасывая в огонь бурые комочки древесного угля. – Цезарь подобрал меня на улице истекающего кровью. Уже не помню, из-за чего вспыхнула драка возле одного из кабаков Эсквилина, но мне тогда изрядно досталось. Лекарь, к которому меня доставил Цезарь, кое-как выходил меня. На мне до сих пор видны ножевые отметины на груди и шее. Гляди! – Флавий показал мне длинный белый шрам на своей крепкой загорелой шее.
Сидя на низенькой скамеечке, я слушал неторопливый рассказ Флавия.
Вылечившись, Флавий решил отплатить Цезарю добром за добро.
– Цезарь заплатил врачу за мое лечение, немало заплатил, – продолжил Флавий. – Денег у меня не было ни асса, поэтому я упросил Цезаря взять меня в телохранители, а мое жалованье забирать в уплату моего долга. Цезарь был тогда курульным эдилом. Устраивая зрелища для народа, он сам залез в такие долги, что ему грозила долговая тюрьма. Я был очень благодарен Цезарю за то, что он, обремененный такими денежными трудностями, пожалел меня, безродного бродягу, и спас от верной смерти. Вскоре и мне выпал случай заслонить собой Цезаря от ножей и кинжалов, это произошло в день суда над сторонниками Катилины. Их осудили на казнь по инициативе оратора Цицерона. Во время открытого голосования в сенате лишь Цезарь выступил против казни заговорщиков. Когда Цезарь выходил из здания сената, на него набросились с мечами и кинжалами знатные юноши из числа охранников Цицерона. Не будь рядом меня и Куриона, Цезарь неминуемо был бы убит на месте. Курион прикрыл Цезаря своей тогой, а я голыми руками отразил нападение наиболее озлобленных юнцов. С той поры ношу на себе эти шрамы. – Флавий усмехнулся, показав мне свои руки. На правом локте, на левом предплечье и запястье у него виднелись отчетливые багровые рубцы от острых клинков.
Со временем Цезарь так привязался ко Флавию, что уже не мог без него обойтись. Флавий все мог и везде успевал. К тому же он умел читать и писать, был не болтлив и не алчен. У Цезаря имелись и другие слуги, но главенствовал над ними опять же Флавий, который мог заменить и писца, и массажиста, и брадобрея, и хлебопека, и конюха…
Вот и сегодня Флавий в одиночку успевал всюду.
– Куда подевались другие слуги? – спросил я. – Ведь утром они были здесь, теперь же их никого нет!
– Цезарь загодя отправил всех своих слуг в Аримин вместе с когортой Цинны, – ответил Флавий. И со вздохом добавил: – Цезарь все-таки решился на этот опаснейший шаг!
По лицу и голосу Флавия было видно, что он не одобряет намерение Цезаря вооруженным способом противостоять сенату и Помпею.
– Цезарь опирается на народ в своей вражде с сенатом, – сетовал Флавий, – а толпа жадна и ненасытна. Сегодня плебс поддерживает Цезаря в надежде на его щедрые подачки. Но едва Цезарь растратит свое галльское золото, народ мигом отвернется от него. Цезарь все-таки патриций, а не плебей. И тогда Цезарь окажется один против обозленной римской знати. Нобили без колебаний уничтожат его, лишенного поддержки плебса.
– Вот и скажи об этом Цезарю, – заметил я Флавию.
– Это уже было сказано мною Цезарю, и не раз! – Флавий досадливо махнул рукой. – Однако Цезарь одержим мыслью о безграничной власти над Римом. Он будет карабкаться на самую вершину этой горы, пока не заберется на нее или пока не сорвется вниз.
Я невольно поразился глубокомыслию и прозорливости Флавия, во внешности которого не было ничего такого, что говорило бы о его грамотности и образованности. Флавий выглядел, как обычный сельский житель. У него были крупные черты лица, короткие темно-русые волосы, широкие плечи, кривые ноги, большие почерневшие от загара руки с толстыми заскорузлыми пальцами. На вид Флавию было лет тридцать пять, но на самом деле он был гораздо старше.
Когда печь раскалилась и вода в змеевидной трубе нагрелась, Флавий открыл кран для спуска горячей воды в ванну. Мне он поручил проследить, чтобы вода заполнила глиняную ванну на две трети. Я ушел в купальную комнату, отделенную глухой стенкой от кирпичного колосника с печью, в котором была встроена водонагревательная система.
Ванна еще не наполнилась до нужного уровня, когда в купальню заглянул Цезарь, сопровождаемый Азинием Поллионом. Кивнув на меня Азинию Поллиону, Цезарь сказал: «Это и есть Авл Валент, автор стихов, поразивших тебя глубиной и проникновенностью!» Желая выразить свое почтение Азинию Поллиону, человеку знатному и блестяще образованному, я встал со стула и слегка поклонился ему.
Азиний Поллион ответил мне изящным кивком головы, при этом наградив меня похвалой, в которой чувствовался истинный знаток поэзии. «Мы еще побеседуем с тобой, дружище Авл», – обронил Азиний Поллион с приветливой улыбкой.
В ожидании, пока ванна наполнится водой, Цезарь и Азиний Поллион уселись на скамью в соседней комнате, служившей раздевалкой. Поскольку дверной проем из купальни в раздевалку был просто завешан длинным куском плотной ткани, я невольно услышал беседу между Цезарем и Азинием Поллионом.
Цезарь с беспокойством в голосе сказал Азинию Поллиону, что сегодня ночью ему приснилось, будто он совершил ужасное кровосмешение, сойдясь в постели с собственной матерью.
– Что может означать этот сон, друг Азиний? – молвил Цезарь. – Если честно, я пребываю в полной растерянности. Не иначе, кто-то из богов шлет мне предостережение, ведь богам ведомы даже помыслы людей. Я замыслил двинуть войско на Рим, но если вчера вечером моя решимость идти в этом дерзком деле до конца была тверда, как скала, то ныне воля моя размякла, как нагретый воск. И тому виной этот ужасный сон! Может, мне отказаться от похода на Рим?
