— Мне хотелось бы поговорить с ней, — сказала
Настя.
— Ради бога, она готова и ждет вашего звонка. Кстати,
вы можете связаться с ней через компьютер, у нее в компе видеокамера. А у вас
есть?
— Есть.
— Ну и отлично. Я всегда предпочитаю видеть
собеседника, а вы?
— Я тоже. Спасибо, Дима. Диктуйте, я записываю. Дима, а
что вы сказали Алле Ивановне? Как вы объяснили мой интерес к Косте?
— Ну, я сказал, что вы социолог из Москвы, собираете
материал о пенсионерах и их психологических проблемах, а по поводу Еремеева я
сказал, что он вам показался наркоманом. А что? Надо было как-то по-другому?
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила успокоить
его Настя. — Я свяжусь с ней и все спрошу сама. Еще раз спасибо.
* * *
Алла Ивановна Ярцева даже на экране компьютера выглядела
ослепительно. Глядя на нее, Настя вспоминала слова Тамары и не могла не
признать их правоту. Вытравленные до белизны, длинные, завитые в локоны волосы,
тщательно раскрашенные глаза, пухлые губы покрыты помадой весьма интенсивного
цвета, а цвет всего лица в целом явно улучшен при помощи тонального крема. В
ушах — длинные висячие серьги, переливающиеся всеми цветами радуги. Глубокое
декольте открывает пышную упругую грудь, украшенную яркой бижутерией. Как
врач-психотерапевт выглядела ниже выреза, Настя не видела, но столь
впечатляющая верхняя часть вполне позволяла угадывать мини-юбку и обтянутые
донельзя бедра и ягодицы.
— Дмитрий Вадимович сказал, что вы интересуетесь Костей
Еремеевым, — начала она с места в карьер. — Вам, наверное, уже
наговорили про нас бог знает что.
— Ничего особенного, мне только сказали, что вы с ним
много общались, поэтому я попросила узнать у вас…
Алла Ивановна досадливо сморщила аккуратный носик и понизила
голос:
— Ну да, мы были любовниками. Мой муж ничего не знает,
но от вас я скрывать не буду, потому что Дмитрий Вадимович все равно в курсе.
Нас сблизило горе, у мужа я понимания не нашла, а Костя…
— Ну да, я понимаю, — сказала Настя. —
Значит, никаких странностей в его поведении вы как специалист не усматривали?
— Ни малейших. Да, Костик чудной немного, он не такой,
как все, но это проявления невроза. И потом, не забывайте, он с юности
занимался компьютерами.
— И что? — не поняла Настя.
— Ну как — что? Компьютер его лучший и единственный
друг, Костя с ним общается, разговаривает, лечит, грузит, перезагружает,
придумывает для него начинку. Для таких, как Костя, люди просто не существуют в
том понимании, к которому привыкли, например, вы или я. Для них существуют
только железо и начинка. А навыка общения с людьми у них нет. Поэтому они, как
правило, не гиганты речи. Есть, конечно, исключения, но Костя Еремеев —
типичный компьютерный маньяк, не приспособленный к социальным контактам.
— Но ведь у него была семья, — заметила
Настя. — Как же он мог иметь жену и ребенка, если не приспособлен к социальным
контактам?
— О, да легко! — Лицо Аллы Ивановны оживилось,
было видно, что она вступила в привычные воды своей профессии. — Человек,
зацикленный на железе и начинках, может даже не заметить, как его схватят в
цепкие лапки и дотащат до загса. А уж когда дело дойдет до ребенка, то его и
спрашивать не будут, просто рожают — и все. Кстати, они порой даже беременность
замечают только тогда, когда до родов остается месяца полтора-два. Такие,
знаете, не от мира сего. Да что мы все о Косте? Дмитрий Вадимович сказал, что
вас интересуют психологические проблемы гостей клуба. Не знаю, смогу ли я вам
помочь, все-таки врачебная тайна…
— Ну что вы, Алла Ивановна, я же не буду спрашивать,
кто конкретно с какими проблемами обращался к вам. Меня интересует, так сказать,
общая картина, самые типичные случаи, наиболее частые жалобы.
Алла Ивановна охотно рассказывала о жалобах на плохой сон,
на чувство одиночества и ненужности, на отсутствие взаимопонимания с детьми и
внуками, а Настя все думала, как бы ей половчее подобраться конкретно к
интересующим ее убитым Корягиной и Павловой. Если в разговорах с членами клуба
это не представляло особой сложности, так как пенсионеры с удовольствием
рассказывали обо всем, то с Аллой Ивановной этот номер мог и не пройти.
— Алла Ивановна, меня еще интересует вот какой момент:
на чем основываются контакты людей в трудовом возрасте, мне более или менее
понятно, а вот какие точки соприкосновения у пенсионеров, не связанных общей
трудовой деятельностью? На чем основываются их связи? Как возникают устойчивые
дружеские отношения?
Алла Ивановна снова пустилась в рассуждения, и Настя ждала
удобного момента, чтобы задать заготовленный заранее вопрос.
— А вот мне рассказывали, что в клубе сложилась
устойчивая группа из трех женщин и одного мужчины, которые были настолько
разными по характеру и менталитету, что люди до сих пор удивляются: что их
могло связывать? Потом двух женщин из этой компании убили. Вы никого из них не
знали, случайно?
— Вы об Аиде Борисовне спрашиваете? — Лицо Ярцевой
слегка нахмурилось.
— И о ней, и о Галине Ильиничне Корягиной. Вы их знали?
— Аиду Борисовну чуть лучше, она несколько раз
обращалась ко мне, я даже выписывала ей легкий антидепрессант. А ту, вторую, я
совсем не знала, она ко мне на консультации не приходила.
— А Елена Станиславовна Муравьева? Она к вам ходила?
— Эта та, которая считает себя дворянкой в сотом
поколении? — Ярцева вздохнула и потянулась за сигаретой. Собственно, за
чем именно она потянулась, Настя не видела, просто рука ее, до этого
подпиравшая подбородок, куда-то исчезла из кадра, а потом появилась уже с
сигаретой. — Приходила, а как же. Ей очень хотелось, чтобы у нее
обнаружились какие-нибудь необыкновенные проблемы, свидетельствующие о ее
дворянском происхождении. Она много на что жаловалась, но, по-моему, это все
были выдумки чистой воды. Ей хотелось внимания и признания, вот и все.
Абсолютно здоровая психика и полная, стопроцентная уверенность в собственной
незаурядности.
— Ясно. А Полосухин? Говорят, Елена Станиславовна была
в него влюблена.
— Почему была? — Алла Ивановна вздернула
подчерненные карандашом брови. — Она что, разлюбила его? Или с ней что-то
случилось?
— Извините, я не так выразилась. С Муравьевой все в
порядке, и с Полосухиным тоже, оба живы-здоровы. Так как насчет чувств?
— Были чувства, — Алла Ивановна чуть заметно
улыбнулась. — Были. Во всяком случае, при мне, пока я там работала.
Муравьева патологически ненавидела Аиду Борисовну и ревновала к ней Полосухина.
Впрочем, Корягину она ненавидела не менее сильно, но к ней не ревновала,
считала, что Корягина ей не соперница. Я лично эту Корягину не знала, так что,
как говорится, без комментариев, а что касается Павловой, то Елена
Станиславовна видела в ней сильную соперницу. Ну, и не без оснований, конечно.
Аида Борисовна была яркой натурой, многогранной, интересной, а у Муравьевой
одни понты, да и те дешевые, если вы понимаете, что я хочу сказать.
