— Сегодня какое число? — неожиданно спросил его особист.
— По-моему, двадцать второе, — недоуменно пожал плечами Михаил.
— Правильно. Сегодня истек срок твоего пребывания в штрафной эскадрилье, Борисов! Чего не радуешься?
— Неожиданно как-то…
— Заслужил. Я давно за тобой наблюдаю – с тех пор, как ты из госпиталя к нам в часть попал. Воюешь хорошо, смело, товарищей из беды выручаешь. После госпиталя месяц – даже больше – прошел. Освобождение тебе на месяц давали, и пора в свободный полк возвращаться, на истребитель. Там с тебя больше проку будет.
— Это в группу Федорова? Так она тоже штрафная.
— Нет, ты не понял. Сегодня вышел срок, на который тебя в госпитале освободили от летной работы по ранению. И сегодня же закончился срок твоего пребывания в штрафной эскадрилье, к которому тебя приговорил трибунал. Вот и поедешь в свой полк.
— Меня в Москве арестовали; я в запасной авиаполк и ехал – переучиваться на новую технику.
— Хм, неувязочка… Ты отдохни после ночи, а я созвонюсь, выясню, куда тебя направлять. «Кубари» на петлицы можешь, кстати, нацепить. Согласно положению после отбытия наказания военнослужащему возвращаются все права. Так что ты в звании восстанавливаешься, и награды, если они есть, тоже возвращаются. Свободен пока, Борисов!
— Есть!
Михаил вышел от особиста слегка ошарашенный. Вот он уже и не штрафник, а радости особой нет.
Он дошел до своей стоянки, развернул носовой платок, достал «кубари» и нацепил их на петлицы. Механик сразу это заметил.
— О! Товарищ младший лейтенант! Поздравляю! Ваш срок закончился?
— Так точно! Теперь я – вольный летчик.
Спать не хотелось, хотя ночь выдалась бессонная. В голове мелькнуло: «Меня сегодня отсюда переведут – в запасной авиаполк или в строевую часть. Надо сходить к Вере, попрощаться».
Он направился в женскую эскадрилью – благо уже знал, где землянка Лебедевой. И надо же было такому случиться – у самой землянки вновь наткнулся на зловредного комэска.
— Красноармеец, ко мне!
Но Михаил сделал вид, что не слышал. Комэск догнала его, схватила за плечо:
— Ты допрыгался, штрафник. Я иду к особисту.
Но тут она увидела петлицы на гимнастерке Михаила.
— Я не штрафник и не красноармеец, товарищ капитан, — спокойно сказал Михаил, стряхнув с плеча руку комэска.
— Поздравляю, — процедила сквозь зубы комэск и, развернувшись, ушла. «Вот еще цербер», — подумал Михаил.
Он постучал в уже знакомую дверь.
— Это ты, Зоя? — послышался женский голос.
— Мне бы Лебедеву, — попросил Михаил.
За дверью пискнули, она приоткрылась. В образовавшийся проем выглянула кудрявая головка и тут же снова исчезла. Через пару минут вышла Вера.
— Ой, наша комэск тебя увидеть может.
— Да черт с ней, мы только что виделись. Взгляд Веры наткнулся на петлицы.
— Ой, тебя в звании восстановили?
— Да, с сегодняшнего дня я уже не штрафник. Вот попрощаться пришел. Особист вызывал, говорит – готовься к переводу в свой полк. А у меня нет полка. Было направление в ЗАП, так его трибунал забрал.
Вера сделала шаг, другой, потом порывисто обняла Михаила. Проходящая мимо летчица хмыкнула.
— Ты мне адрес полевой почты дай, я тебе писать буду, — попросил он Веру.
— Запомнишь? 43472.
— Запомню. — Михаил повторил цифры. Если бы не близкое расставание, он бы так и не понял, насколько близка стала ему Вера.
— Ты береги себя, на рожон не лезь – не штрафник теперь, — попросила она.
— Если бы не лез, мы бы не познакомились, — заметил Михаил.
— Да это я так, к слову – по-бабьи. Когда уезжаешь?
— К особисту еще идти надо – он скажет.
Неожиданно Вера поцеловала Михаила в губы.
— Понравился ты мне, есть в тебе стержень. Повезет той, которую замуж за себя возьмешь.
— А если тебя?
— Рада буду, но до конца войны далеко – дожить еще надо.
— Доживем. Только ты тоже береги себя. И запомни: война закончится девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, только о том никому не говори.
— Карты нагадали? — усмехнулась Вера.
— Они самые, — улыбнулся Михаил. — Пойду я. Долгие проводы – лишние слезы. — Он повернулся и, не оглядываясь, ушел.
Особист его уже ждал.
— Повезло тебе, парень, в ЗАП тебя направляют. И представь, в тот же самый, куда ты не доехал. Получи документы.
Особист выложил на стол личное удостоверение Михаила, вещевой и продовольственный аттестаты, предписание и командировочное удостоверение.
— Получи сухой паек на три дня и собирай вещи.
— Нет у меня вещей – только то, что на мне.
— Ну как знаешь. Через час связной самолет в Калинин летит, можешь добраться.
— Вот спасибо! — обрадовался Михаил. — Я могу быть свободен?
— Иди. И впредь веди себя благоразумней. Думаю, урок ты усвоил.
Михаил получил сухой паек и пошел к парням в казарму – попрощаться. Ему по-хорошему завидовали, желали удачи.
Михаил вышел к взлетно-посадочной полосе. Увидев стоящую там машину, несколько удивился: «Вроде самолет не нашего полка, бортовые номера другие».
Он подошел, заглянул – в кабине кто-то возился.
— Эй, летун, твой аэроплан?
Из кабины показалось веснушчатое лицо девчушки:
— Мой.
— Пилот где?
— Я и есть пилот.
— Это связной самолет? — переспросил обескураженный Михаил.
— Связной, связной, а в чем дело?
— Мне бы до Калинина с вами добраться. Особист сказал – вы туда летите.
— Садитесь в кабину, сейчас вылетать будем. Михаил забросил в заднюю кабину тощий «сидор», влез сам. Устроился поудобнее, пристегнул ремни. Что-то уж очень молодо пилот выглядит, на вид больше шестнадцати не дашь. «Но раз самолет доверили, значит, летать умеет», — успокоил себя Михаил.
Подошедший механик дернул за винт, двигатель завелся. Самолетик вырулил на полосу, разогнался и взлетел. «Интересно, — подумал Михаил, — почему я его раньше здесь не видел? Или просто спал в это время после ночных вылетов? И не боится же днем летать!»
Михаил обозревал местность. В эту сторону он еще не летал, потому ему было интересно.
Через полчаса полета по фюзеляжу мелькнула тень. Запрокинув голову, Михаил увидел «мессера», прошедшего над ними со значительным превышением. Следовал он тем же, что и они, курсом.
