— Какой тебе полк? Ты – убийца! Мы созвонимся с особым отделом твоего полка, а там уж пусть они сами решают – под трибунал тебя или как!
— Руки за спину, иди вперед! — скомандовал конвойный.
Михаил был оглушен событиями. Как же так? Выручил женщину, защитил от преступников, а оказалось – сам преступник, более того – убийца! Что же теперь будет?
Дальнейшие события он воспринимал смутно – как в тумане. Загремели замки на двери, и он вошел в камеру, тускло освещенную лампочкой. Ни табуретки, ни нар не было.
Михаил уселся в углу на корточки и долго сидел в прострации. Сколько, он даже не знал. Часы отобрали вместе с ремнем и документами, а за крохотным оконцем, забранным частой решеткой, было темно.
Как сквозь сон услышал – загремели засовы, конвойный буркнул:
— Выходи.
Михаил с трудом поднялся – занемевшие от неудобной позы ноги слушались плохо. Вышел, покачиваясь, и тут же услышал в спину осуждающую реплику часового:
— Эк тебя развезло! — Конвоир потянул носом.
— Я не пил, — понял его Михаил. — Ты скажи лучше, как вы меня так быстро нашли?
Конвоир воровато оглянулся:
— Баба тебя твоя сдала – по телефону позвонила.
И тут же гаркнул:
— Шагай вперед, руки за спину!
В кабинете, куда завели Михаила, кроме милиционера был еще один – в военной форме, но околыш на фуражке – васильковый. Видел уже Михаил таких – особист из НКВД.
— Вот он, красавчик. Борисов Сергей Иванович, принимайте.
Милиционер передал особисту документы Михаила, протокол допроса и еще какие-то листки.
— Что же ты, Борисов? Боевой офицер, летчик, воевал, ранен был, кровь за Родину проливал, а дров наломал? Под трибунал теперь тебя! Иди вперед! И не вздумай бежать – застрелю!
Они вышли из отделения милиции. Прямо перед входом стояла крытая полуторка.
— Лезь в кузов! — скомандовал особист. — Охрана, принимайте!
Михаил ухватился руками за борт, его тут же подхватили две пары рук и втянули в кузов.
— Садись на пол! — сказал невидимый летчику человек в кузове машины – после света в отделении милиции здесь было совсем темно.
Михаил сел на дно кузова. Хлопнула дверца машины – это особист уселся в кабину.
Машина тронулась. Она долго петляла по улицам и наконец остановилась.
— Выходи!
Михаил, опершись рукой о борт, спрыгнул.
Летчика провели в здание, обыскали, хотя в милиции его уже тщательно досматривали, и завели в камеру.
В небольшом помещении на нарах лежали несколько человек – все в военной форме. Михаил выбрал пустой лежак и улегся, положив руку под голову. Понемногу пришел сон.
Утром громыхнул замок двери:
— Подъем!
Узники вставали с нар, умывались у единственного крана в углу.
На завтрак дали по куску черного хлеба и чуть теплый, едва заваренный чай. А потом стали вызывать по списку.
— В трибунал! — разнеслось среди сокамерников Михаила.
Дошла очередь и до Михаила. Его завели в небольшую комнату, где за столом восседали три человека – общеизвестная «тройка». Все в военной форме, у одного на рукаве – красная звезда. «Из политорганов», — догадался Михаил.
— Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения? Михаил ответил.
— Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?
— Да, но ведь я оборонялся. Эти двое грабили женщину, я вмешался.
— Мы читали протокол допроса и показания свидетельницы.
«Тройка» пошушукалась между собой.
— Борисов Сергей Иванович, за совершенное преступление, а именно – убийство двух лиц, учитывая смягчающие вину обстоятельства, вы приговариваетесь к отбытию наказания сроком на шесть месяцев в штрафной роте. Вам понятен приговор?
— Понятен.
— Однако скажите спасибо товарищу Сталину. Для летчиков штрафная рота заменяется штрафной эскадрильей – согласно приказу номер двести двадцать семь.
— Спасибо, — растерянно проговорил Михаил.
— Конвой, уведите осужденного.
Вся процедура длилась не более десяти минут. Этим же вечером его вместе с другими осужденными погрузили в теплушку «сорок человек – восемь лошадей», как прозвали ее солдаты. И в самом деле – на стенке вагона была такая надпись.
Ехали долго, останавливаясь у каждого столба и пропуская воинские эшелоны.
По прибытии на небольшую станцию всех вывели из вагона и разделили по спискам. Группу, в которую попал Михаил, погрузили на полуторку и в сопровождении конвоя доставили на место. Куда – никто не говорил. Выгрузили, разрешили оправиться по нужде и загнали в барак.
Утром объявили подъем и построение. Все восемь человек построились в одну шеренгу. Перед строем появились капитан в летной форме и особист. Энкавэдэшник сверил наличие людей по списку, выкрикивая фамилии, и передал бумаги летчику. Капитан сделал шаг вперед.
— Граждане осужденные! Родина дала вам шанс кровью смыть позор преступлений, которые вы совершили. Я – капитан Федоров, командир группы штрафников, эскадрилья которых приписана к тридцать второму истребительному авиаполку. Вы подчиняетесь непосредственно мне. Забудьте свои прежние звания и награды. «Кубари» и «шпалы», у кого они еще остались на петлицах, снять. Отныне вы все – рядовые красноармейцы и подчиняетесь распорядку боевой работы полка. Личное оружие – запрещено, выход за пределы расположения эскадрильи приравнивается к побегу. За побег, трусость в бою, невыполнение боевого приказа – расстрел. Личные победы в воздушных боях не засчитываются. Вопросы?
— На чем летать будем?
— Хороший вопрос. На Як-1, как и все летчики полка. Разойдись!
Ошарашенные услышанным, штрафники потянулись назад, в барак, — снимать с петлиц знаки различия. Вид у всех был нестроевой: ремней нет, оружия нет, знаки различия сняты. Не военнослужащие, а группа дезертиров каких-то.
Сидевший на нарах рядом с Михаилом летчик снимал «шпалы». Михаил сразу же избавился от «кубарей» – долго ли снять по одному «кубику» с петлицы.
— Вы откуда, товарищ? — спросил Михаил сидящего рядом летчика.
— Мы теперь все граждане, а не товарищи, — буркнул в ответ штрафник.
— Не собачьтесь, — сказал с соседних нар штрафник, снявший с петлиц по три «кубаря», — он был старшим лейтенантом. — Мы теперь все в равном положении – что лейтенанты, что майоры. Просто красноармейцы. И в бою должны прикрывать друг друга, чтобы не быть сбитым. Только представьте – ваш самолет подбит над немецкой территорией. Выпрыгнули вы с парашютом или сели – не принципиально. Вопрос в другом: в эскадрилье могут посчитать, что вы к немцам переметнулись. А чего еще от штрафников ждать? И застрелиться в таком случае нечем будет, поскольку личное оружие нам не, положено.
