— Вот-вот, я ему тоже посадку запрещал, а он ослушался. Даже хуже – он не внял вашему приказу, товарищ майор. Должен вам доложить, что Борисов…
У Иванова начали изумленно подниматься брови.
— …сбил еще одного «мессера», — закончил Демидов.
Майор по-бабьи хлопнул себя по бедрам:
— Ну ты гляди! Сплошь нарушения! Как думаешь, Демидов? От полетов отстраним за постоянные нарушения?
— И неоднократные, — поддержал Петр.
— За что? — обиделся прямодушный Михаил. Он не понял, что старшие товарищи его просто подначивают.
Майор посерьезнел, взял под козырек и торжественно произнес:
— За спасение товарищей от верной гибели на временно оккупированной территории и сбитый вражеский самолет от командования полка старшине Борисову выношу благодарность!
— Служу Советскому Союзу! — стал по стойке «смирно» Михаил.
— Молодец, Серега! Так и воюй! — положил ему руку на плечо Иванов. — Я на тебя представление напишу в дивизию. Думаю, ордена Красной Звезды ты достоин. Не ошибся я в тебе, когда у особиста отобрал. Иди отдыхай.
— Есть!
Михаил повернулся через плечо «налево-кругом» и пошел к своему экипажу, на ходу пожимая руки товарищей.
Однако, как впоследствии и оказалось, ордена ему не дали. Майор потом извиняющимся тоном сказал:
— Я отдал представление командиру дивизии, а в штабе армии завернули. Время, говорят, для наград не то. Вот крысы штабные!
Майор выматерился и продолжил:
— Два истребителя человек сбил, командира и экипаж спас, бомбит не хуже других – чего им еще надо?
Но все-таки представление майора – пусть и отклоненное – сыграло свою роль. Михаила повысили в звании до младшего лейтенанта – первого офицерского звания. Обмывали всем звеном, как полагается, опустили «кубики» в стакан с водкой. Михаил выпил водку, поймал «кубики» языком и показал всем. Тут же ему их и прикрепили на петлицы. Даже Иванов пришел – ему уступили почетное место на колесе шасси.
— Летай и дальше так же, сынок! Не трусь, но и на рожон не лезь! Ты мне живой нужен, как и все в полку, — и выпил стакан водки до дна.
Два дня не летали. Механики ремонтировали самолет Михаила – заделывали пробоины. А Петру и летать было просто не на чем. Самолет Рожковца к дальнейшим полетам пока вообще был непригоден: одной шайбы киля практически не было, вторая держалась на честном слове. Удивительно, как самолет вообще долетел до аэродрома и пилоту удалось его посадить.
Другие звенья и эскадрильи летали интенсивно, возвращались изрешеченные пулями и снарядами истребителей, осколками зенитных снарядов. Враг рвался к Москве, бои шли ожесточенные, и штаб дивизии ежедневно требовал вылетов на бомбежку.
Но и немцы не дремали. Видно, агентура немецкая сработала или воздушный разведчик углядел, но аэродром засекли.
Все исправные самолеты вылетели на боевое задание, механики ремонтировали неисправные машины, и ничто не предвещало беды. Вдруг из-за леса на малой высоте выскочил «мессер». Пулеметно-пушечным огнем он прошелся по самолетным стоянкам. Все, кто был в эти минуты на аэродроме, бросились в отрытые щели.
За «мессершмиттом» появились бомбардировщики Ю-88. Бомбили с высоты тысячи метров.
Михаил, в это время находившийся у своего самолета, вместе со всеми спрятался в щель.
Ухнули первые взрывы, на головы и спины людей посыпались комья земли. Осколки бомб стучали по крыльям и фюзеляжу.
— Вот сволочи! Мы уже почти ремонт закончили – и на тебе! — в сердцах выругался механик.
Бомбардировщики сделали три захода и убрались, сбросив смертельный груз.
Люди выбрались из щелей.
Поле аэродрома было перепахано воронками, от нескольких самолетов остались только разбитые остовы, один самолет горел, распространяя по полю чадящий дым и запах паленой резины. Больше всего досталось стоянке У-2. На первый взгляд эскадрилья ночных бомбардировщиков вообще прекратила свое существование.
Но мало того: когда ушли Ю-88, нагрянули пикировщики – «лаптежники» Ю-87.
Люди опять бросились к укрытиям.
Лежа в щели, Михаил наблюдал за действиями пикировщиков. Вот ведущий свалился в пике, завыла сирена, нагоняя страх и ужас. От самолета отделились бомбы – один, второй, третий разрыв… «Крупный калибр – не меньше сотки», — определил Михаил.
За ведущим пошел ведомый. Опять взрывы. Немцы построились в круг и бомбили по очереди. Как пилот, Михаил не мог не оценить работы немецких летчиков. Они бомбили толково, точно, ущерба нанесли больше, чем девятка Ю-88. Михаил впервые попал под ожесточенную бомбардировку и сразу увидел и понял выгодность ее с пикирования. Точность попадания была значительно выше. Устаревшие, тихоходные, относительно небольшие по сравнению с Ю-88, пикировщики нанесли больший ущерб. Да еще и эти сирены, от звука которых стыла кровь в жилах и хотелось заткнуть уши.
Наконец пикировщики улетели. Все стали выбираться из укрытий, с опаской поглядывая на небо – не подойдет ли еще одна группа?
На аэродроме не осталось ни одной целой машины, ни одного здания, посадочные полосы были изрыты взрывами.
Люди уныло осматривали последствия бомбежки. «Эх, была бы «пешка» исправна, улетел бы на задание – глядишь, сохранил бы самолет», — сожалел Михаил. Полк и так нес потери на вылетах, осталась едва ли половина самолетов из полученных в Казани тридцати четырех «пешек».
Прилетели с боевого задания самолеты полка. Иванов кричал по рации: «Осторожнее, парни! Полоса разбомблена, садиться поодиночке!»
Они садились один за другим, лавируя между воронками. Ведь были в полете три часа, баки сухие, и долго крутиться над аэродромом было нельзя – бензин уже выработан.
Все-таки сели относительно удачно, если не считать подломленного шасси у одной из «пешек». И новости сообщили не самые хорошие: по направлению к Туле по шоссе двигалась немецкая танковая колонна.
Иванов тут же доложил в штаб авиадивизии и получил приказ на бомбежку. Когда майор положил трубку, его лицо выражало неуверенность и тревогу. Наконец он принял решение:
— Самолеты заправить, пополнить боекомплект, подвесить ПТАБы. На них посадить безлошадные экипажи. Прилетевшим с задания – отдыхать.
Засуетились техники, мотористы, оружейники. Через час девятка самолетов оказалась готова к вылету.
— Взлетаем поодиночке, выстраиваемся в круг над аэродромом. Как только в воздух поднимется крайний, девятый, — выходим на курс, — объявил комэск Ильинцев.
Взлетающая эскадрилья была почти полностью составлена из летчиков третьей эскадрильи, оставшихся без самолетов, — безлошадных, как называли такое положение летчики.
Лавируя на рулежке между воронками, они благополучно взлетели и легли на боевой курс. Как докладывали прилетевшие пилоты, немцев видели километрах в семидесяти от Тулы. Где наши части, существует ли передовая, или немцы бронированным кулаком проломили нашу оборону – непонятно.
