Теперь внизу была темнота. Куда меня сносит и далеко ли до земли? Говорил же мне механик, что перед приземлением ноги надо согнуть. Вот только знать бы – когда земля будет?
А земля возникла из темноты внезапно, и ноги я согнуть не успел.
Ударило сильно, повалило на бок. Парашют тоже стал оседать, но потом надулся, и меня потянуло, поволокло по земле. Я чувствовал, как по лицу хлещет жесткая, высохшая трава, и едва успевал закрываться рукой. Конечно, уже поздняя осень, в Москве холодно. Только Южная Польша – Европа, здесь нет таких холодов.
Хотя меня и не инструктировали, что делать после приземления, я догадался подтянуть нижние стропы и погасил купол. Прислушался – тишина. Посмотрел на часы – час ночи. Сняв с пояса саперную лопатку, я вырыл яму, туго скрутил парашют, обмотав его лямками подвесной системы, уложил в яму, утрамбовал ногами и засыпал землей. Потоптался. Ночью все выглядело неплохо, а днем я уже далеко буду.
Теперь вопрос – куда идти? У меня не было компаса – я же не диверсант; они всегда действуют вне населенных пунктов, и потому он им нужен. И карты у меня нет, потому как рядовому РОА она не положена.
Задрав голову, я нашел в разрывах между проплывающими облаками Большую Медведицу, по ней – Полярную звезду. Значит, север там. Запад – слева, и мне – туда. Поправив лямки ранца и перебросив ремень автомата на шею, я пошел влево. Надо подальше отойти от места приземления, от закопанного парашюта. Немцы не дураки, наверняка слышали шум транспортного самолета. Знать бы еще – где я?
Спотыкаясь и чертыхаясь, я шел и шел на запад. Наткнулся на ручей, напился студеной воды, умыл лицо, набрал воды во фляжку. Левую щеку саднило – видно, поцарапался при приземлении.
Я вышел на дорогу, мощенную камнем. Старая, неровная, с пробивающейся между булыжниками травой. Видно, малоезженая, полузаброшенная. Но идти по ней было лучше, чем по полям и буеракам.
Начало светать. Сколько же я за ночь прошел?
Впереди показалась маленькая деревушка. Обойти стороной или идти по дороге? Пойду через деревню – хотя бы узнаю, где я.
Навстречу мне выехал местный крестьянин на подводе. Кое-как мне удалось выяснить, что впереди – Сосновец, маленький городишко, а Гливице – о! Это в сторону. Сначала Бытом будет – до него двадцать километров, а уж потом Гливице – совсем далеко.
Я потопал дальше, размышляя – ветер ли меня так сильно в сторону снес, или летчики ошиблись с местом выброски? Скорее – последнее. Ведь я уже прошел километров двадцать, и до Бытома оставалось не меньше.
Я стиснул зубы и шагал, механически переставляя ноги.
Далеко за полдень подошел к Бытому. На въезде стоял немецкий патруль. Меня остановили.
– Хальт! Айнэн момэнт! Брингэн аусвайс!
Я предъявил документы. Фельджандарм просмотрел мою солдатскую книжку и что-то сказал солдатам. Все весело заржали.
– Дезертир?
– Найн! – Уж слово «нет» я знал.
Немец вернул мне документы. Обнаглев, я спросил:
– Где Гливице?
Жандарм с бляхой на груди показал на город.
– Марширойн вокзаль, дэр цук ту-ту-у, – на ломаном русском объяснил он.
Видно, на Восточном фронте выучил, сволочь, наши слова.
– Данке! – Черт подери, чтобы не вызывать подозрений, я должен быть вежливым с ними!
– Битэ шен, гутэ райзэ, русишка! – загоготали немцы.
И я пошел на вокзал. Дорогу к нему можно было не спрашивать, а смело идти на паровозные гудки.
Покупать ли мне билет? А может, я смогу проехать так, зайцем? Или у военнослужащих должны быть воинские проездные документы? Этих тонкостей я не знал – никто из моих инструкторов в четвертом отделе СМЕРШа в Москве не предполагал, что мне придется передвигаться поездом.
Я дождался пассажирского поезда, спросил проводника:
– Гливице?
Получив утвердительный кивок, прошел по вагону и сел на свободное место. Закрыв глаза, притворился спящим. Я и в самом деле устал – ноги гудели от долгой ходьбы, и с удовольствием поспал бы. Просто я подумал, что, если в вагоне и появится контролер, будить спящего солдата он не станет.
Так и получилось. Едва отъехали от города, как вошел контролер в черной форме и стал проверять билеты, щелкать компостером. Подойдя ко мне, он остановился на миг, но потом двинулся дальше. Я перевел дух. А вскоре и в самом деле придремал. Проснулся от толчка в плечо.
– Гливице, зольдатен!
– Данке, – поблагодарил я проводника.
Вышел на перрон. Солнце уже садилось. Было еще светло, но надо поторопиться. Узнав у прохожих, где улица Подлесная, быстрым шагом направился к пивной. Короткий отдых в поезде восстановил силы.
Я шел по городку, поглядывая на уличные указатели. Вот и нужная мне пивная.
Войдя, я нашел свободный столик и уселся. Через пару минут ко мне подошла официантка – симпатичная молодая женщина.
– Бир! – бросил я.
Она принесла на подносе пиво, положила на стол картонку и на нее поставила высокую кружку со светлым пивом. Я тут же отхлебнул.
– Что-то пиво у вас сегодня горчит.
Официантка на секунду замерла, окинула меня внимательным взглядом.
– Ой, да это жизнь горькая, а пиво у нас всегда свежее, – с сильным польским акцентом произнесла она. Немного наклонившись, сказала: – Сиди пока здесь.
Сидеть – не ходить. Я наслаждался отдыхом, попивая пиво. Давно я его не пробовал – уж года три. А пиво холодное, вкусное.
Мне пришлось ждать, пока Эльжбета не закончит работу.
Уже и запоздавшие клиенты покинули пивную. В пивной пригасили свет, закрыли входную дверь.
Ко мне подошла Эльжбета – уже переодевшаяся.
– Пошли со мной.
Мы вышли через черный ход.
Дом ее оказался недалеко. Был он небольшим, но внутри уютным. Чувствовалась женская рука. В войну где мне только не приходилось жить – в землянках, покинутых хозяевами домах, спать на кровати, на нарах, на полу, просто на земле. Потому хоть на время окунуться в домашнюю обстановку, пахнущую совсем не по-военному, было приятно.
– Вот твоя комната, солдат, отдыхай. Все разговоры завтра утром. Устала я, весь день на ногах.
А уж как я устал – ноги гудели, глаза слипались. За ночь и день в общей сложности прошел километров тридцать пять, из них часть – ночью, по полю. Дважды уговаривать меня не пришлось – я быстро разделся, положил автомат рядом и нырнул в кровать. Какое блаженство – перина, чистая простыня, пуховая подушка. Как давно я не видел этих простых домашних вещей! Мне кажется, я уснул, едва коснувшись головой подушки.
