— Браво, - рявкнул рядом Мардук Семенович. - Энлиль, я бы занес это в дискурс.
Щепкин-Куперник сделал что-то вроде книксена, который должен был выразить его многообразные чувства, и отступил с нашего пути вместе со своей свитой.
Следующая группа, к которой меня подвел Энлиль Маратович, состояла всего из двух халдеев, похожих друг на друга. Оба были пожилые, не особо опрятные, жирные и бородатые, только у одного из-под маски торчала рыжая борода, а у другого - серо-седая. Седобородый, как мне показалось, пребывал в какой-то полудреме.
— Вот это очень интересная профессия, - сказал мне Энлиль Маратович, указывая на рыжебородого. - Пожалуй, важнейшая на сегодняшний день. Прямо как в итальянской драме. Господин Самарцев - наш главный провокатор.
— Главный провокатор? - спросил я с удивлением. - А что именно вы делаете?
— Вообще-то это абсолютно издевательское название, - пробасил Самарцев. - Но ведь вы, вампиры, любите издеваться над беззащитными людьми.
Как ты только что всем напомнил в предельно наглой форме…
Я опешил от этих слов. Самарцев выждал несколько секунд, а потом ткнул меня пальцем в живот и сказал:
— Это я показываю, что именно я делаю. Провоцирую. Получается?
И все вокруг весело заржали. Я тоже засмеялся. Как и положено провокатору, Самарцев был обаятелен.
— На самом деле я менеджер будущего, - сказал он. - Так сказать, дизайнер завтрашнего дня. А должность так называется потому, что провокация в наше время перестала быть методом учета и стала главным принципом организации.
— Не понимаю. Как это провокация может быть методом учета?
— Запросто, - ответил Самарцев. - Это когда у самовара сидят пять эсеров и поют "вихри враждебные веют над нами". А среди них - один внедренный провокатор, который пишет на остальных подробные досье.
— Ага. Понял. А как провокация может быть методом организации?
— Когда провокатор начинает петь "вихри враждебные" первым, - ответил Самарцев. - Чтобы регистрация всех, кто будет подпевать, велась с самого начала. В идеале, даже текст революционной песни сочиняют наши креативщики, чтобы не было никакого самотека.
— Понятно, - сказал я.
Самарцев снова попытался ткнуть меня пальцем в живот, но в этот раз я подставил ладонь.
— Это, естественно, относится не только к революционным песням, - продолжал он, - а ко всем новым тенденциям вообще. Ждать, пока ростки нового сами пробьются сквозь асфальт, сегодня никто не будет.
— Почему? - спросил я.
— Потому что по этому асфальту ездят серьезные люди. Ростки на спецтрассе никому не нужны. Свободолюбивые побеги, которые взломают все на своем пути, в наше время принято сажать в специально отведенных для этого местах. Менеджер этого процесса естественным образом становится провокатором, а провокация - менеджментом…
— А товарищ ваш чем занимается? - спросил я.
— Молодежная субкультура, - сказал седой, зевнув.
— Вот как, - ответил я. - Как, слабо вытащить меня на майдан?
— С вами это не получится, - ответил седой, - говорю со всей молодежной прямотой.
— Вы вроде не очень молоды, - заметил я.
— Правильно, - согласился он. - Но я же не говорю, что я молод.
Наоборот, я довольно стар. И об этом я тоже говорю со всей молодежной прямотой.
— Слушайте, - сказал я, - а может вы скажете, кому из наших молодых политиков можно верить? Я ведь не только вампир. Я еще и гражданин своей страны.
Седой халдей переглянулся с Самарцевым.
— Э, - сказал Самарцев, - да ты, я вижу, провокатор не хуже меня…
Знаешь, что такое "уловка-22"?
Это я помнил из дискурса.
— Примерно, - ответил я. - Это ситуация, которая, если так можно выразиться, исключает саму себя. Мертвая логическая петля, из которой нет выхода. Из романа Джозефа Хеллера.
— Правильно, - сказал Самарцев. - Так вот, "уловка-22" заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил - там три кольца оцепления с пулеметами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосет хуй в публичном доме, из этого с высокой степенью вероятности следует, что перед нами проститутка.
Я почувствовал обиду за свое поколение.
— Почему обязательно проститутка, - сказал я. - А может это белошвейка.
Которая только вчера приехала из деревни. И влюбилась в водопроводчика, ремонтирующего в публичном доме душ. А водопроводчик взял ее с собой на работу, потому что ей временно негде жить. И там у них выдалась свободная минутка.
Самарцев поднял палец:
— Вот на этом невысказанном предположении и держится весь хрупкий механизм нашего молодого народовластия…
— Так значит у нас все-таки народовластие?
— В перспективе несомненно.
— А почему в перспективе?
Самарцев пожал плечами.
— Ведь мы с вами интеллигентные люди. А значит, взявшись за руки все вместе, мы до смерти залижем в жопу любую диктатуру. Если, конечно, не сдохнем раньше времени с голоду.
Специалист по молодежной культуре тихо добавил:
— Залижем любую, кроме анонимной.
Самарцев пнул его локтем в бок.
— Ну ты замучил своей молодежной прямотой.
Видимо, удар локтем окончательно разбудил молодежного специалиста.
— А насчет молодых политиков, - сказал он, - толковые ребята есть.
Пусть никто не сомневается. И не просто толковые. Талантищи. Новые Гоголя просто.
— Ну, у тебя-то Гоголи каждый день рождаются, - проворчал Самарцев.
— Не, правда. Один недавно пятьсот мертвых душ по ведомости провел, я тебе рассказывал? Три раза подряд. Сначала как фашистов, потом как пидарасов, а потом как православных экологов. В общем, на кого страну оставить, найдем.
Энлиль Маратович потащил меня прочь.
— Нарекаю тебя Коловратом! - крикнул Самарцев мне вслед, - Зиг Хайль!
Меня представили одетому под вампира начальнику зрелищ - невысокому щуплому человеку в черной хламиде. Маска была ему так велика, что казалась шлемом космонавта. Глаза в ее прорезях были большими и печальными. Почему-то мне показалось, что он похож на принявшего постриг Горлума.
— Господин Модестович, - сказал Энлиль Маратович. - Очень много сделал для нашей культуры - вывел ее, так сказать, в мировой фарватер. Теперь у нас тоже регулярно выходят красочные блокбастеры о борьбе добра со злом, с непременной победой добрых сил в конце второй серии.
