— Да, - сказала Иштар. - "Красная жидкость-деньги-красная жидкость".
Если забыть про политкорректность, это означает "кровь-деньги-баблос".
Красная жидкость в формуле человеческая, а баблос нет.
— А почему "красной жидкостью" называется и баблос, и человеческая…
Ну, вы поняли?
— А потому, - ответила Иштар, - что это одно и то же на разных витках диалектической спирали. Не только по цвету, но и по содержательной сути.
Как, например, пиво и коньяк…
Произнеся слово "коньяк", она поглядела на стол, потом на меня и подмигнула. Я понял, что от меня требуется. Стараясь не звякнуть стеклом о стекло, я вылил остатки "Hennessy XO" в стакан и перелил его голове в рот.
Она снова ловко поднырнула под стакан, и на пол не упало ни капли.
Было непонятно, куда уходит выпитый коньяк. Видимо, в шее Иштар существовало какое-то подобие зоба. Алкоголь уже действовал вовсю. Ее лицо покраснело, и я заметил возле ушей невидимые прежде нитки пластических шрамов.
За ширмой выразительно прокашлялась невидимая девушка. Я решил, что больше не дам Иштар спиртного.
— Но разница заключается в концентрации этой сути, - продолжала Иштар. - В человеке пять литров красной жидкости. А баблоса из него за всю жизнь можно получить не больше грамма. Понимаешь?
Я кивнул.
— И это белый протестант в Америке дает грамм. А наши русачки - куда меньше… Надо тебя угостить. Эй, девочки, у нас баблос есть?
— Нет, - долетел из-за ширмы девичий голосок.
— Вот так, - сказала Иштар. - Сапожник без сапог. Сама его делаю, и не имею.
— А как вы его делаете?
— Тебе весь технологический цикл нужно знать? - спросила Иштар. - Хочешь залезть ко мне под юбчонки? Баблос - это мое молочко…
Видимо, мне опять не удалось полностью скрыть своих чувств. Иштар засмеялась. Я укусил себя за губу и придал лицу серьезное и почтительное выражение. Это развеселило ее еще больше.
— Тебе ведь Энлиль дал рисунок с доллара, - сказала она. - Там, где пирамида с глазом. Вот это и есть технология производства. И одновременно мой аллегорический портрет. Ну не лично мой, а любой Иштар в любой стране…
— Вы симпатичнее, - вставил я.
— Спасибо. Пирамида - это тело богини, в котором конденсируется баблос.
А глаз в треугольнике - обозначение сменной головы, которая позволяет возобновлять связь с людьми и видеть их после любой катастрофы или перемены в их мире. После любого "до основанья, а затем". Глаз отделен от пирамиды, поэтому вампирам неважно, во что люди будут верить через сто лет, и какие бумажки будут ходить в их мире - доллары или динары. Мы как глубоководные рыбы - нам не страшен никакой ураган на поверхности. Он нас не затронет.
— Понимаю, - сказал я.
— А насчет того, что я симпатичнее… Ну не умеешь ты притворяться.
Смешной ты все-таки… Кстати, спасибо за мысли про мою прическу. Учту…
Я ничего не говорил ей про прическу, но понял, что первое впечатление успело запечатлеться в моей красной жидкости.
— Извините пожалуйста, - сказал я смущенно.
— Я не обижаюсь, не дура. Все правильно. Просто мне тоже скучно бывает.
Мне ведь и телевизор надо смотреть, и журналы читать, теперь вот еще интернет. Там столько всего разного рекламируют! И объясняют - ты, мол, достойна! Не сомневайся…
Иштар засмеялась, и я понял, что она уже совсем пьяная.
— Я и не сомневаюсь, - продолжала она. - Понятно, что достойна, раз весь гешефт на мне держится. Но ведь я не могу самолет купить. Или яхту…
То есть могу, конечно, но что я с ними делать буду? Да какая яхта… Я тут рекламу видела давеча. В журнале, вон там, посмотри…
Она кивнула на стол.
Лежащий на его краю глянцевый журнал был раскрыт на развороте, занятом большой цветной фотографией. Невеста, вся в белом, стояла у свадебного лимузина, утопив лицо в букете сирени. Кавалькада машин сопровождения терпеливо ждала; задумчивый жених крутил ус у открытой дверцы. Фотограф мастерски поймал завистливый женский взгляд из встречной малолитражки. Под фотографией была надпись: "Прокладки "ОКсинья". Победа всуХую!" Только тут до меня окончательно дошел смысл слов Энлиля Маратовича про bush, которого нет. Шутка показалась мне безобразно жестокой.
— Я даже такую вот победу не могу себе купить, - сказала Иштар. - Знаешь, как в песне - "и значит нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим…" Фронтовики говорят, здесь смысл не в том, что денег много, а в том, что ног нет. Вот так и я. Могу разве прическу сделать. И макияж. Ну сережки в уши вдеть. И все. Ты уж не смейся над старой дурой.
Мне стало стыдно. И еще стало ее жаль. Слава богу, что я заметил шрамы от фэйслифта уже после укуса. Пусть думает, что хоть это ей сделали хорошо.
Раздался писк мобильного телефона.
— Да, - ответила Иштар.
Послышалось тихое кваканье мужского голоса из кнопки наушника в ее ухе.
— У меня, - сказала Иштар. - Говорим, да… Хороший мальчик, хороший.
Подрастет, я его вместо тебя назначу, старый боров, понял? Что, зассал?
Ха-ха-ха…
Наушник в ее ухе опять заквакал.
— Ну ладно, - согласилась она. - Пусть идет, раз так.
Она подняла на меня глаза.
— Энлиль. Говорит, тебе наверх пора.
— А как мне подниматься? - спросил я.
— На лифте.
— А где лифт?
Иштар кивнула на стену.
Только теперь я понял, что второго выхода из комнаты нет: мы были в последней комнате галереи. Там, куда указывала Иштар, находился не вход в следующую алтарную комнату, а дверь лифта.
— Лучше бы я на нем спустился, - сказал я. - А то чуть не утоп.
— Спуститься сюда нельзя. Можно только подняться. И то если повезет.
Все, я с тобой прощаюсь. Сейчас мне мутно будет.
— А что такое? - спросил я испугано.
— Баблос пойдет. А я такая пьяная… В крыльях запутаюсь… Иди отсюда.
То есть нет, иди-ка сюда…
Я подумал, что она собирается снова меня укусить.
— Вы хотите…?
— Нет, - сказала она. - Да иди, не бойся…
Я подошел к ней вплотную.
— Нагнись и закрой глаза.
Как только я выполнил ее просьбу, что-то мокрое шлепнуло меня в середину лба, словно там поставили почтовый штемпель.
